Призвание: маленькое приключение Майки

А самая значительная диковина не пряталась.

Наоборот она все время лезла на глаза.

Ванна.

Она казалась выдолбленной из цельного каменного куска. Ложе Примы напоминало сказочную люльку. «Вдруг это кровать? А пена служит одеяльцем?» — пискнула в голове Майки обманная мысль, которая тут же была отметена.

Вряд ли Дива стала бы встречать гостей, лежа в постели. Она же — Алла Пугачева, а не какая-то там соня-лежебока.

Майка смотрела, а заодно придумывала породу темного, почти красного камня, из которого была сделана ванна. Выбирая между тремя известными девочке камнями — мрамором, гранитом, и яшмой, она выбрала самый, по ее мнению, благородный.

«Мрамор, конечно», — решила она. Так Майка другим девочкам и расскажет. Те будут ахать-охать и не верить ни единому ее слову. Напрасно: ведь чудеса — капризные примадонны — являются только тем, кто их очень ждет.

— Молния?

Голос у Аллы Пугачевой Детского Мира был в точности, как думала Майка: красивый и хрипловатый, будто только что явившийся с мороза.

Подзывая Никифора, она вынула из пены руку с длинными красными ногтями. С широкого дырчатого рукава на желто-мраморный пол повалились клока пены.

Никифор торопливо запрыгал по ступенькам и, добравшись до самого верха, что-то почтительно пробормотал.

Прима кивнула и глянула на Майку:

— Поди сюда, доча.

Девочка пошла наверх, а ее сердце с каждым шагом проваливалось.

Все ниже, ниже, ниже…

Майка Яшина отчаянно трусила.

Мировые голоса

— Как мама? — голос Примы будто выцвел.

— Хорошо, — ответила Майка, стоя от нее на пару ступенек ниже.

— Слушаешься?

— Стараюсь.

— Шалишь часто?

— Бывает, — неохотно признала Майка. Под взглядом примадонны правда сама собой соскакивала с языка. — Недавно письмо потеряла. Сама не знаю, как вышло.

— Что за письмо?

— Обыкновенное, только пахло вкусно, как целый магазин.

— И марка треугольная, — добавила Дива.

— А вы откуда знаете? — удивилась Майка.

— Никишка, — позвала Алла Пугачева. — Почему не донесли?

Никифор, прежде скрывавшийся в тени портьер, вышел на свет.

— Хитрованская вылазка, — пробормотал он. — Не сумели, упущение, признаем, исправим.

Ему было стыдно.

— Прочь поди, — распорядилась Дива. Она была сердита.

Никифор отступил.

— Так это вы моей маме письма пишете? — спросила девочка. Дар Майки расцветал на глазах.

— Стараюсь быть в курсе, — признала Прима.

— А я не знала.

— Много будешь знать, скоро состаришься.

Прима улыбнулась.

Ее улыбка, как волшебный ключик, отомкнула потайную комнатку в душе Майки. Девочка ответила улыбкой на улыбку. Она улыбнулась, как умела.

Искренне.

Ледок отчужденности треснул.

— Динь-дон, — звякнул невидимый колокол, отмечая новизну.

Дива и дивочка, осень и весна, нашли общий язык.

Алла Пугачева взмахнула рукой и из мокрого рукава ее вылетел сполох.

Флаг — знак особого отличия «Детского мира» — оказался в руках Никифора.

Покойный сквозняк, прежде было задремавший, стал весело играть с полотнищем, показывая его во всей красе: на белоснежном поле желтым шелком был вышит треугольник, а в нем — глаз — всевидящее око.

Никифор Петрович Пан, сделавшийся знаменосцем, был безмерно счастлив. Мечты сбывались на глазах.

— А что вы тут делаете? — осмелев, спросила девочка.

— Подслушиваю, — Алла Пугачева набрала горсть пены и приложила к уху. — Внимаю мировым голосам. Их у меня тут целая фабрика. Да, ты бери, не колготись. Все свои.

Майка шагнула к ванне, зачерпнула пены и прислушалась.

Ничего.

В ухе была только мылкость и щекотанье.

— Как тебе? Любо? — спросила Прима.

— Щекотно, — призналась девочка.

— Врать не научилась, — похвалила Алла Пугачева. Она пошевелилась, будто возя рукой по дну своей чудесной ванны. — А так слышно?

Майка замерла. В ухе еще немного постреляло, но вот уж сквозь треск послышалось нежное пение. Невидимые ангелы исполняли:

— …На скрипочке пиликала
Плаксивую мелодию.
И в унисон поскрипывал
У стеночки комодик мой…

— Это не их песня, — сказала девочка. — Она чужая.

— Она спетая, — поправила Прима. — Песню выпустили на волю. Теперь хоры мальчиков-зайчиков и девочек-припевочек могут исполнять ее как хотят и когда хотят. Искусство, доча, принадлежит народу, если оно стало классическим…

— Понимаю, — сказала Майка, вдруг вспомнив их последний поход в консерваторию.

Они тогда слушали Баха, который гремел, будто настоящая война. Мама, чуткая к любой музыке, едва не плакала от восторга, Майка радовалась за маму, а самый военный человек в их семье спал на концерте, как убитый. Папа не любил войну. А война, кажется, не любила папу, потому что ни разу его не призвала. «Зато он остался моим личным, а не её общественным папой», — мимоходом порадовалась девочка.

Майка думала про войну и мир, а Никифор не дремал.

— Я целиком с вами согласен, Ваше Преосвященство, — держа флаг, он склонил голову, показывая… как ее?.. тонзуру.

— Что ж, проси, — Дива поглядела на девочку.

— Что просить? — робко спросила та.