Призвание: маленькое приключение Майки

Цвет ее счастья был белым, ослепительным, как айсберг в океане, всеобъемлющим, словно весь белый свет и полное его отсутствие.

Ничто не могло сравниться со счастьем Примы. Она венчала собой бал и была счастлива всеми счастьями сразу.

Давать ей порядковый номер Майя не посмела, лишь самым краешком подумав, какая из цифр первого десятка подходит ей больше всего.

«Или все, или ничего», — как-то предлагал на выбор Никифор.

Здесь, в сиятельной близости, царили иные законы: и все, и ничего. Одновременно.

Майке показалось вдруг, что зал умножился. Стал еще более ярким, выпуклым, цветным и четким. Даже Изумрудный лес, виденный в недалеком прошлом, уступал внезапно открывшейся картине в блеске, глубине и невероятной жизненности.

Сидя на янтарном троне, Майка поняла главное: ей выпало стать героиней бала в квадрате — «Бала²» — на котором гости присутствовали целиком и полностью, всеми силами ума, души и сердца. Они были на балу, а не казались бывшими.

На своем месте.

Девочка училась видеть реальную реальность.

Обыкновенное чудо

Оттуда-то со стороны до Майки донесся слабый скрип. Из дверцы рядом с лестницей выбралась кенгуровая тетя. Переждав в покойной тишине нашествие хитрованцев, тетя Сима угодила из символического корабля прямо на волшебный бал.

Принарядиться она, впрочем, не забыла. Ее уши были прикрыты лиловым чепцом с серо-жемчужными длинными лентами. Красоты в тете Симе не было, зато у нее был вкус.

Прислушавшись, Майка разобрала исступленный шепот:

— …Целиком одним куском
Черствость я вкушаю.
Жизнь гудёт особняком,
Я о ней мечтаю…

— Вы танцуете? — к тете Симе подлетел Тонкий.

Кенгуровая тетя встрепенулась. Она распахнула свои чудесные бархатные глаза…

— Она поет, — встряла Савонаролова, вновь хватая Тонкого в охапку и уволакивая его в самую гущу бальной кутерьмы.

Крупная слеза прочертила темную дорожку по длинному носу тети Симы и, повисев немного на самом его кончике, шлепнулась на пол.

Чаша кенгурового терпения переполнилась.

— Напрасно я ждала-звала.
В громаде утреннего бала, —

закричала Сима свою новую сиротскую песню.

Музыка хрипнула и оборвалась. Зал затих.

— …Ай, никому я не мила.
Зазря чепец я надевала…

Мордочка тети Симы тряслась, а длинные острые ленты ее головного убора танцевали на белоснежной груди танец с саблями.

— …И там была, и тут искала,
Была сама себе мала.
Я испытаний не держала,
Не я от счастья плакала… —

рвала душу кенгуровая тетя.

Невидимый оркестр стал потихоньку наигрывать ласковую мелодию. Стены зала украсились жемчужной серостью, сгущались прихотливые фигуры — Майке виделась то шапочка с венцом, то карета с лошадьми, то бальная туфелька с крылышками, а еще раз — калоша, похожая на лапоть. Майка моргнула — неуместное видение исчезло.

Толстый с шумом высморкался в большой носовой платок. Софья Львовна опечалилась. Сладкий Гифт закаменел в изваяние. Обдуван скрючился.

Бедная Сима разводила мелодекламацию:

— …Нет, мне призванье не обещано.
А знать — напрасно буду ждать,
Но дивно звать, но сладко тешиться,
Надеждой нежной трепетать…

Истошный крик кенгуровой тети улетел под звездный потолок и обвалился на головы гостей дождем из серебряной пыльцы. Казалось, небеса щедро благодарят тетю Симу за проявленное отчаяние. Одна лишь Майка видела, что знак им подала Алла Пугачева — она легонько щелкнула пальцами, скрывая условленный звук в крылатом рукаве.

Что-то подобное с серебряным дождем и летающими калошами девочка уже видела по телевизору. Строго говоря, было немного чудесного в переливчатых мелких крошках и живых картинках на стене. Но те, кто находился в этот миг в бальном зале, все, вплоть до самой последней тюбетейки, могли сказать лишь одно:

— Чудо!

Самое обыкновенное.

— Бис! Просим! Гол! Подъем! — выкрикивал Кошелкин все знакомые ему восторженные кличи.

— Уникально! Эксклюзив! — щелкал фотоаппаратом Варкуша, сейчас и немедленно решивший сделать Симу новой номерной звездой.

— Уря-а-а, — дружно аплодировали Тонкий и Толстый.

Им вторили и Лизочка, и Обдуван, и Гифт, и Телянчикова — и даже ее змеевидная коса, кажется, тянулась не просто, а по-особенному одобрительно.

Селестин шумно сморкался в свой парик, который он теперь держал в руках, ничуть не стыдясь голой, как коленка, головы.

— Ма-ла-дец! — пробасил мастер Леша.

В его руке возник душистый венок, который он метнул так ловко, что тот очутился на шее тети Симы, не потеряв ни единого листочка.

— Браво! — била в ладоши Савонаролова. Ее шапочка съехала на затылок, а глаза были полны слез.

«Даже в самой неуклюжей кенгуровой тете может прятаться маленький и нежный кенгуренок», — сделала открытие Майка.

Она не меньше других была восхищена тетей Симой.