Призвание – режиссёр. Беседы с режиссёрами российского кино

Есть прекрасная актриса Мадлен Джабраилова – великая, замечательная. У нее такая фоменковская манера: в сценарии весь лист исписан вопросами. Кусок текста, а тут вопросы к нему. Это был миллион вопросов, мы все обсуждали, она бесконечно репетировала. Приходим на площадку – и все. У нее ступор. Ей надо привыкнуть, что столько народу, что по команде надо что-то выдавать. Вплоть до того, что простое физическое движение – взять чашку. Я говорю: «Почему ты так быстро ставишь? Давай прямо под счет ставь». – «А я разве быстро ставлю?» У нее в кадре время по-другому течет, она по-другому чувствует. Я все думаю, уйдет когда-нибудь это или нет. При этом мы снимаем какие-то элементарные вначале вещи. И вдруг в какой-то момент что-то происходит – и бах! Переключение. Вдруг актер попадает в точку. Я ей говорю: «Вот, я же вижу, ты репетируешь теперь». – «Я всегда, Оксана, репетирую». Как это случилось? Вдруг походка появилась косолапая. Я спрашиваю: «Ты и походку придумала?» – «Я ничего не придумывала». – «Но ты ходишь по-другому теперь». Видимо, это то самое поле как-то работает, и актеры начинают в нем существовать.

Репетировать надо все равно, так лучше друг друга узнаешь. У меня была история, когда у актрисы, например, есть определенная человеческая дистанция. Она физически не может принимать, когда близко находится кто-то посторонний. У нее жесткая история с детства. А по сценарию эротические сцены, она должна играть женщину, которая уже три года в браке. Люди по-другому относительно друг друга существуют, столько прожив в браке, а тут дискомфорт дикий, физиологическая такая особенность, и актриса ничего не может с этим сделать. На репетициях это выяснилось. Пришлось что-то с этим делать. Мы проходили текст, играли этюды разные, и я заставляла ее просто сидеть на коленях у партнера и читать текст. Ей нужно к нему было привыкнуть как-то. Такие вещи важны, нужны. Просто обсуждение, разговоры, походы вместе. Какая-то другая связь тогда выстраивается. Если хорошая группа, все тихие, понимающие, то актер очень быстро расслабляется, и все начинает жить своей съемочной жизнью.

Режиссер монтажа видит чистый результат, ему ничего не жаль

Монтаж – это чистое удовольствие, потому что вдруг видишь, как все начинает обретать какую-то форму, как это может меняться. И кайфуешь в этом, кайфуешь, пока каждая сцена собирается. А когда сделаешь наконец первую сборку, то впадаешь в дикую депрессию, потому что отдельно все хорошо, а вместе – это ужас какой-то.

«Еще один год» с Ваней Лебедевым монтировали. Мы посмотрели первую сборку, и я говорю: «Ваня, какой кошмар!» Он говорит: «Ну, дорогая, теперь и начнется настоящая работа. Теперь думай, что с этим делать». Это как раз дико интересно – придумывать, что потом с этим можно делать. Можно менять линии, выбрасывать какие-то куски. Стыки эпизодов совершенно по-другому начинают работать. В «Еще одном годе» минут 25 выкинули. Там была целая линия работы главного героя, разные случаи с ним, в такси кто-то к нему садился, но все убрали. Еще было несколько сцен, которые не относятся к главной линии, когда понимаешь, что эпизод хорош сам по себе, но кино он ничего не дает, и если убрать, гораздо острее будет стык других сцен. Потом обязательно показываешь хотя бы трем близким, но очень чувствующим людям, которые не видели ничего, не читали сценарий, и очень внимательно слушаешь, что они говорят.

Это важно – на каком-то этапе начать показывать. Я всегда показываю Хлебникову. Хлебников идеальный человек, потому что он не только критикует, а предлагает что-то, предлагает выход. Он говорит: «Мне кажется, это плохо. Попробуй сделать вот так». Поэтому я всегда ему показываю. «Еще один год» смотрел еще Сева Лисовский, хотя он из театра, но у него есть свое ощущение. Было очень важным ему показать и Борису Данилову, режиссеру монтажа. Они очень по-разному посмотрели и дали нам свои ощущения; Боря предложил кое-что сделать, и это нам очень помогло, спасибо ему огромное, как он придумал.

Это очень важная штука, чтобы не было все по накатанной схеме, просто взять и разбить чем-то неожиданным таким. Мы взяли и поменяли эпизоды, не так, как все было написано. Это хорошо, потому что когда после съемок монтируешь, глаз все равно замыливается, и такой свежий взгляд помогает.

Да, еще очень важно, что я монтирую с Лебедевым. Он принципиально не ходит на площадку. Это очень хорошо, потому что у режиссера четкое восприятие, как все происходило. А у Вани совершенно другое восприятие. Он как оппонент и собеседник. Это максимально важно. Некоторые любят привести режиссера монтажа на площадку, но я считаю, что это совершенно неправильно. В монтаже будет гораздо больший, лучший результат, если человек не видел процесса вообще. Он не знает, что была какая-то большая проблема, что актриса была с температурой или что-то еще. Режиссер монтажа видит чистый результат. Тогда ему ничего не жаль.