Может быть, покажусь не очень дальновидным человеком, если скажу, что оператор для меня, при всей значимости этой профессии, довольно функциональный человек. Это некий хроникер, который запечатлевает ту магию и химию, что мы с артистом изобрели. Его задача – фиксировать и сохранять. Хотя в фильме «Подбросы» сильно отличается работа с оператором от предыдущих фильмов, но я все равно считаю, что он – как и я, и все остальные – просто посредник. Это не значит, что я не вижу художественного смысла в этой профессии. Конечно, когда смотрю работы коллег как зритель, я понимаю ее значимость. Некоторые фильмы мне нравятся исключительно из-за пластики, изобразительных решений каких-то, которые могут быть абсолютно бессмысленными с точки зрения режиссуры. Это могут быть даже не очень качественные работы в целом, но то, как они сняты, как они сшиты, – это очень важно.
Однако на своей съемочной площадке я не придаю особого значения этой профессии, и, честно говоря, мне кажется это правильным, потому что можно очень многое потерять в погоне за каким-то живописным кадром и работой со светом. Для моего оператора главное – не пропустить ничего, что происходит с артистом. Нельзя пожертвовать актерским проявлением ради общего визуального решения. Какие-то пушинки в кадре или даже другие, более значимые вещи сами по себе того не стоят, потому что все искусственное можно всегда повторить, хоть десять раз сделать. Но нельзя упускать и терять все живые актерские проявления, и тем более нельзя ставить задачи артистам для совмещения их с визуальным решением. Все должно обслуживать актеров – они главные, именно они делают историю, кино.
Актер открывает себя и рассказывает через персонажа какую-то свою историю
Артист – это единственный живой посредник между экраном и всем съемочным процессом. Все мертвое, неживое можно любым образом подвинуть, перекрасить, закрыть, замазать, поменять фон, можно заменить картон, пенопласт, который в кадре выглядит как что-то эффектное. А вот артист – это живой человек, как ты его ни меняй, он какой здесь, такой и там. Персонаж в кадре, конечно, не равен артисту, который его исполняет. Но огромное количество обстоятельств так или иначе переносится даже из какой-то общей атмосферы в группе, и все выходит на экран. Все обстоятельства, которые с ним происходят в жизни, в кадре существуют. Поэтому именно этот живой посредник между мной и экраном должен себя чувствовать комфортно. Он должен хотеть приходить на съемочную площадку, любить ее, испытывать желание появляться в свой съемочный день просто потому, что он соскучился. Мне, так или иначе, это удается. Думаю, все актеры, с которыми я работал, довольны съемочным процессом.
Даже если я их, как говорится, «мучаю», то, мне кажется, все понимают и всем нравится ощущать, что это происходит ради общего дела. Актеры, которые много снимаются, много работают, привыкли, что ими вообще никто не занимается. Актеры должны чувствовать, что от них чего-то хотят, что они вообще что-то могут, что они не сами себе должны строить эти миры, их придумывать, а у них есть тот, кто ими руководит в этом. Этого хотят и жаждут артисты всегда, любого возраста, с любым съемочным опытом. Поэтому возникающие в процессе съемок муки – когда тяжело, сложно, больно, холодно, грязно, но в результате получается все классно – это муки, сопровождающие творчество. Для этого должен быть, конечно, особый климат, в котором у актеров возникало бы ощущение, что они здесь главные и никто другой эту позицию никогда не займет.
Есть в каждом человеке очень много внешнего, чем он закрывается, прячется, пытаясь каким-то казаться. А в кадре, если ты правильно существуешь, если ты правильно понимаешь ту задачу, которая стоит, ты не можешь закрыться. Актер открывает себя и рассказывает через персонажа какую-то свою историю.
Был такой случай. Я искал актрису для своего дипломного фильма. Имелся сценарий, и предполагалось сделать псевдодокументальный фильм – такой формат, когда выдаешь абсолютный вымысел за правду. И я познакомился с Ольгой Лапшиной, которой и предложил эту историю. Привез ей сценарий, мы общались, и она говорит: «Молодец, здорово, классно, но я не могу, времени нет, спектакли, съемки, но у меня есть подружка». Когда так говорят – «но у меня есть подружка», – я всегда понимаю, что все ясно, это «нет», «до свидания», ищем дальше.