Призвание – режиссёр. Беседы с режиссёрами российского кино

«Коктебель» был в какой-то одухотворенной панике сделан. Это первый фильм двух непрофессиональных режиссеров: Борис – киновед, я – психолог. Хотя мы дважды проехали по маршруту, у нас были выбраны точки в разных областях.

У нас есть эпизод, где мальчик идет по холму, видит овец в одной области, проходит сквозь овец в другой области, спускается с холма в третьей области, проходит сквозь камыши в другой точке этой области и выходит к стоянке дальнобойщиков уже в Крыму. Так у нас было скомпилировано. То есть, фильм был продуман, профотографирован, прорисован и все равно сделан в одухотворенной панике.

Мы с папой разминулись профессионально во времени и пространстве. Когда он умер, я жил в Америке. А когда я снял «Коктебель», мама мне сообщила, что папа как-то сказал: «Алеша будет режиссером». Мама рассмеялась и ответила: «Ну что ты. У него такой характер совершенно не режиссерский, мягкий». Папа возразил: «Ну вот посмотрим». Мы с ним никогда это не обсуждали. Он только читал один мой рассказ, опубликованный в самодеятельном нашем журнале, самиздатовском на психфаке, и похвалил.

Не «квасить» актеров

У меня есть абсолютно секретный (никто его никогда не знает, составляю внутренне, не записываю, но в голове он четко у меня всегда сформулирован) чек-лист вещей, которые я еще не умею делать, но обязательно попробую в новой картине. Поэтому все картины у меня получаются разными. «Коктебель» и «Простые вещи» – абсолютно разные фильмы. Для меня «Как я провел этим летом», с одной стороны – синтез этих двух фильмов (зрителю, может быть, незаметно), а с другой – выход на новую территорию, наиболее близкую к жанру. Сам перед собой ставил задачу пробовать жанровые элементы, которые заповедные обычно для классического авторского кино. Они считаются штампами и клише. На самом деле это части контракта, который заключается автором со зрителем. И когда на плакате написано, что это триллер, то мы должны испытывать определенного рода эмоцию. Когда в аннотации написано «комедия» – понятно, что мы подписываем, как зрители, контракт негласный с автором на то, что нам будет смешно.

Для «Простых вещей» мне было невероятно важно научиться работать с актерами так, чтобы они не чувствовали себя скованными раскадровкой, световыми приборами и сценарием. На «Коктебеле» я занимался предумышленно тем, что вылизывал кадр просто до звона. Сидел перед самодельным мониторчиком – я приспособил видеокамеру (тогда не было еще портативных мониторов) так, чтобы она мне показывала – и вылизывал кадр, а с актерами больше работал Боря. Поэтому для себя сформулировал, что за следующий фильм, «Простые вещи», будет много актерских призов. Собственно, это была амбиция, но так оно и получилось – Пускепалис с Броневым получили много актерских призов за «Простые вещи».

С Пашей Костомаровым, оператором, а теперь и режиссером, у нас был принцип «минимум ста восьмидесяти градусов»; мы не кадровались принципиально, мы приходили с актерами на точку и начинали «проходить ногами» один раз, второй, третий. Не играть, чтобы не замыливать, а просто «проходить ногами», куда ноги несут. Локации были обставлены так (это были не павильонные интерьеры), что они были практически 360 градусов, чтобы в любую точку можно было пойти. Оператор с гафером на это смотрели, видели рисунок, как он складывается в результате естественного передвижения актеров, и выстраивали все под них.

То же самое на улице. Мы не перекрывали движение. Мне кажется, что удалась сцена, где герой Пускепалиса выбегает из рюмочной, увидев свою дочку, перебегает через дорогу, видит ее с парнем каким-то, говорит ей (мы не слышим, что он говорит, но явно что-то нехорошее, грубое), и этот парень, друг дочери, бьет ему морду. Эта сцена была снята без перекрытия движения, просто была внедрена, что называется, «умная массовка». У меня второй режиссер был поляк Богдан Грачик, он назвал это «интеллигентная массовка» (интеллигентный в польском языке значит «умный»). Массовка была всего человек десять, а люди кругом шли и реагировали на то, что у них на глазах происходит реальная драка. Камеру невозможно было заметить, потому что Паша Костомаров выбегал так, что он прикрывался входом в эту рюмочную.

Но тем не менее мы с Пашей постоянно говорили, что не до конца это получается. Я в какой-то момент сформулировал, что мы пытаемся сплясать лихой и зажигательный танец, а на ногах у нас свинцовые башмаки. Мы на пленку снимали, она могла закончиться. Много было ограничений.