Я хохотал долго — до слез, до нервной икоты. А возможно, и не хохотал, а плакал: говорят, эти два состояния очень похожи. Мёртвые — целый сонм мертвецов — повыползали из тёмных углов, чтобы по-доброму, по-родственному посетить меня и принять наконец в свою семью. Они водили вокруг меня хоровод и рассыпались на мелкие группки, оживлённо беседуя о чём-то и перебрасываясь скабрёзными шуточками, выстраивались в полки и когорты и маршировали мимо под развёрнутыми знамёнами. Они приветливо улыбались мне — и я узнавал каждого. Вот прошёл бритый наголо почтенный Абу-Джафар, хозяин корчмы «Серебряная подкова»: лицо синюшно-бледное, с выпученными глазами и высунутым лиловым языком (принял яд, вызывающий удушье). Вот досточтимый Фархад, безвинно осуждённый за измену (жаль, он был неплохим человеком, но он мешал мне, и — надо же было кого-то подставить...). Вот помахала мне рукой сама аланская царица, невыразимо прекрасная в своей смерти: только смерть бывает столь совершенна, её не портила даже стрела, покачивающаяся меж лопаток. Вот Лоза, мой верный спутник, мой мальчик, которого я предал, ибо знал, что его разоблачат, и это тоже было частью моего плана. Его должны были разоблачить и успокоиться, не подозревая, что есть ещё один человек, главный в моих расчётах... Загадка специально для тебя, чужеземец. Попробуй, найди разгадку, если хватит времени.
Я оглянулся в поисках слепого дервиша: ведь именно он, по идее, должен был возглавлять процессию. Однако он оказался единственным, кто не пришёл — и это было обидно. Уж не знаю, как он объяснил товарищам своё отсутствие: может, сказался больным или сослался на более неотложные дела...
А потом они все ушли — как-то очень незаметно и тактично. Все, и мой ночной гость в том числе. Я снова остался один. Кровь капала из пореза на ладони, и мне жаль было унимать её — единственное доказательство того, что он не приснился мне, мой гость... Помедлив, я тоже поднялся: мне незачем было далее оставаться в своей комнате. Царь Грузии Гюрли (пока ещё царь!) ждал меня в своём замке в Тебризе, хотя сам ещё не подозревал об этом. Я не мог — просто физически не мог — оставить его одного в такой момент...
Антон кубарем скатился по лестнице во двор. Уже достаточно рассвело, в лёгкой дымке стали угадываться окружающие предметы, и мир потихоньку наполнялся звуками. Кто-то ходил сверху вдоль крепостного забрала, негромко переговаривалась стража у ворот и пофыркивали лошади у коновязи. Антон заметался по двору — душа отчаянно желала хоть какого-то действия — и с разгона налетел на воеводу Османа. Утро выдалось холодноватым, даже вода в кожаном ведёрке у колодца покрылась ломкой ледяной корочкой, но воеводе, похоже, было жарко, несмотря на то что одет он был лишь в тонкую льняную рубаху. Зарядку делал, что ли, подумал Антон. Лучше бы за гостями как следует следил...
— Куда это ты спозаранку, чужеземец? — спросил Осман.
Антон почесал ушибленный лоб, помолчал и вдруг выпалил:
— Где Асмик?
— Кто?
— Асмик, — торопливо пояснил он. — Девушка, которая прибыла позавчера вместе с нами. Вы не видели её?
Осман коротко хохотнул.
— Я-то полагал, что на это лучше тебя никто не ответит. А что случилось? Поссорились?
Антон только махнул рукой: некогда. Время, как и ранее, растянулось в бесконечную ленту, воздух вдруг загустел, и пожухлая трава стала целеустремлённо хватать за сапоги. Колдовство, не иначе.
Ни одной лошади под седлом у коновязи не было: естественно, кто же оставляет на ночь осёдланную лошадь. Наплевать, решил он. Чай, не свалюсь.
Он взмыл на коня (и откуда сноровка взялась, чёрт возьми!), ударившись копчиком о твёрдый, как ребро дубовой доски, хребет, и крикнул:
— Царевич в опасности! Осман, прикажи проверить, не покидал ли кто из гостей крепость.
Воевода мгновенно подобрался.
— Думаешь, монгольский посол...
— Не знаю. Не выпускай никого за ворота!
— Подожди. — Осман уже торопливо опоясывался мечом. — Я с тобой!
— Нет, — остановил его Антон. — Я должен один, сам... Иначе случится такое, чего не поправишь.
Воевода помедлил мгновение. Потом нехотя кивнул, соглашаясь. По лицу было видно, что это далось ему нелегко: он привык подчиняться лишь своему царю — но это статья особая. И уж совсем ему было в новинку, что приказания в вверенной ему крепости отдавал какой-то молодой парень, почти мальчишка. Но ему всё же достало ума не перечить.
— Храни тебя Господь, — хмуро сказал он, на миг сжав Антону локоть. — Поторопись!