Призванный хранить

Он сунул руку за пазуху и вытащил на свет кожаный футляр с потускневшей от времени серебряной застёжкой. Мне был знаком этот футляр. Более того, я пошарил рукой позади себя и положил рядом свой, точно такой же. Некоторое время мы молча смотрели на них: я — с плохо скрытым восхищением, мой собеседник — с отстранённостью, почти равнодушием. Они были похожи, эти два футляра, точно два близнеца, только один выглядел менее потрёпанным. Что ж, ничего удивительного. Шесть веков.

— Где-то я читал о подобном, — медленно произнёс мой гость. — У Брэдбери или у Азимова: человек попадает в будущее и встречает там себя самого. Научный феномен. Здесь, правда, речь не о людях — всего лишь о рукописях. Но принцип один и тот же. Вот только плевать я хотел на все научные феномены. Вам хочется завладеть Копьём? Но вы могли сделать это как-то иначе... Взять Баттхара в заложники, потребовать Копьё в качестве выкупа — чёрт возьми, вам бы отдали его, хоть подавитесь! Всё равно оно ничего не может изменить. Всё равно Тохтамыш возьмёт Тебриз и будет ещё тридцать лет воевать с Тимуром. Тимур создаст свою империю, которая рухнет после его смерти, и исчезнут аланы — до сих пор никто не знает, куда и почему... — Он вздохнул. — А вас элементарно грохнут — не те, так эти. Слишком много вы натворили, чтобы оставлять вас в живых.

Я улыбнулся. Он нравился мне, этот парень, пришедший из далёкого далека. Он всерьёз полагал, что меня интересует собственная судьба.

— Видимо, будущее мало изменилось, — заметил я, — если ты так легко судишь о нём. Впрочем, это будущее лишь для меня, а для тебя это — прошлое... Забавно, да?

— Отмените покушение на Баттхара, — мрачно сказал он. — Я знаю, вы можете... Или хотя бы назовите, кто должен его убить. Аккер? Заур? Один из тридцати стражников? Обещаю: я сделаю всё, чтобы вы получили своё Копьё. Только скажите!

— Зачем это тебе? — неожиданно спросил я, и он растерялся.

— Как зачем? Баттхар — мой друг!

— Друг? — Мне стало смешно. — Он умрёт за шестьсот лет до твоего рождения.

— Это не важно.

Он решительно встал, его сабля с шипением вылетела из ножен и легонько, но ощутимо ткнулась остриём мне в горло. Кажется, я ошибался насчёт обычаев его родины. Те же самые обычаи.

— Отмени покушение, — тихо произнёс он. И я понял, что он на самом деле готов убить. Он не пугал и не угрожал, потому что угрожают не так.

Я коснулся лезвия. Оно было острым, и на моей ладони тотчас же выступила кровь. Очень медленно, с каким-то извращённым наслаждением я слизнул её кончиком языка и прошептал:

— Отменить? И что тогда? Баттхар спокойно достигнет Тебриза, женится на дочери грузинского царя, и будет пир... Совсем как в старой арабской сказке со счастливым концом. Царь Гюрли и царь Исавар станут родственниками — а ведь они оба не пришли на помощь, когда воины светлейшего Тохта-хана вешали Регенду на воротах дворца... — Я закашлялся и с усилием сглотнул снежный ком, что застрял в горле. — Они убили её. Все трое: Тохтамыш, Гюрли, Исавар... Ты предлагаешь мне простить их? А самому исчезнуть, не оставив следа? Не оставив даже этой рукописи — вдруг там, у себя на родине, в новой реальности, ты не найдёшь её? Вдруг она погибнет — под дождём, под лавиной, под чьим-нибудь каблуком? Достойное было бы окончание моих трудов, верно?

Я усмехнулся и сел поудобнее, наплевав на то, что сабля при этом оцарапал мне кадык. И с удовольствием проговорил, глядя в глаза собеседнику:

— А знаешь, ведь меня, как и тебя, называли здесь чужеземцем. Так обращался ко мне один человек во дворце аланской царицы. Его звали Фархад. Как ты думаешь, может быть, это не случайность? Что, если мы с тобой — одно целое, как эти две рукописи? Тогда может статься, что ты полоснёшь меня клинком по горлу — и умрёшь сам, потому что убьёшь сам себя?

И расхохотался.