Призывая богов

Эстель протянула руки и снова шагнула к Селесте. Комната закружилась, и желудок жрицы свело судорогой. Скованные руки девушки взметнулись к груди, где сердце билось настолько яростно, что грозило вырваться наружу. Она почувствовала, как его сжигает боль. Рана, которую Селеста так тщательно пыталась залечить, вскрылась. Теперь, после всех прошедших лет, в ее груди зияла открытая рана, которая приносила ей больше страданий, чем та неизвестность, которая терзала ее раньше. Селеста никогда не думала, что правда может оказаться хуже любого сценария, который она прокручивала в своей голове.

Она ошибалась.

– Как ты могла?

Голос Селесты был не громче шепота. Она говорила, не глядя на женщину, которая стояла перед ней. Смотреть на нее было слишком больно.

– У меня не осталось выбора.

При этих словах из глаз Селесты брызнули слезы. Они хлынули по ее щекам, и руки девушки вцепились в ткань одежды. Селесте требовалась поддержка. Сильные руки, которые могли бы крепко обнять ее. Одна она не могла вынести правды. Селеста сердито покачала головой. Горе и гнев овладели ей, пока рыдания сотрясали ее тело.

– Ты отдала меня.

– Да.

Одно слово – и сердце Селесты разбилось на мелкие кусочки. Она рухнула на колени. Волна горя, нахлынувшая на Селесту, смыла ее собой целиком.

– Селеста…

Эстель опустилась на колени рядом с девушкой и протянула к ней руку. Но Селеста отпрянула.

– Не трогай меня, – прошипела она.

Нет, эта женщина не имела права прикасаться к ней. После всего, что она с ней сделала. И при всем том, что собиралась сделать.

– Ты – одна из них.

Этот факт тяготил Селесту больше, чем осознание того, что ее отдала собственная мать.

– Да.

Еще один удар, с размаху нанесенный в сердце. Женщина, которая должна была защищать и любить Селесту, отдала ее, потому что та олицетворяла все то, что она ненавидела. Она отказалась от нее не из-за любви, но из-за ненависти.

Селесте хотелось кричать и бушевать, хотелось биться об стену, но она могла лишь неподвижно сидеть на полу и беззвучно плакать. Не в силах иначе выразить боль, которая охватила все ее существо.

– Пожалуйста, поговори со мной, – взмолилась Эстель, нервно проводя рукой по волосам. Наверное, от нее Селеста и унаследовала эту привычку. Девушка покачала головой. Она не желала здесь находиться. Только не с этой женщиной, которая бросила ее одну.

Селеста хотела к своей настоящей матери. Она хотела к Симее, чтобы броситься в ее объятия, как всегда делала в детстве. Симея нежно гладила ее по волосам и шептала, что все будет хорошо. Потом они вместе шли на кухню к Вильме и лакомились свежей выпечкой. Они были ее семьей, теми, кто знал Селесту от и до. Не эта женщина, несмотря на то, что она так похожа на нее. Она казалась Селесте чужой и останется такой навсегда.

– Ты должна попытаться понять меня. Я не хотела ничего из того, что происходит здесь. Все, чего я хотела, – чтобы ты находилась в безопасности. Потому что безопасность была единственным, чего я никогда не могла тебе предложить.

Эстель смотрела на нее умоляющими глазами, но Селеста избегала ее взгляда. Слезы все текли и текли.

Безопасность и любовь, мелькнуло в сознании Селесты. Ее желудок скрутило, и если бы она недавно поела, то ее наверняка бы вывернуло. Но сейчас она только покачала головой. До тех пор, пока к дюжине вопросов, безостановочно мелькавших в ее сознании, не добавился еще один:

– Кто мой отец?

Селеста опасалась, что ее предположение может оказаться верным, и молилась Самайе, чтобы это оказалось не так. Она не хотела быть плодом злобы, не хотела происходить от этих людей, которые не принесли стране ничего, кроме смерти и разрушений. Эстель, которая некоторое время молчала, наконец вздохнула:

– Человек, который привел тебя сюда. Мануэль. Он твой отец.

Селеста поперхнулась. Она происходила от атеистов. Она, жрица, была дочерью предателей. Неверующих. Преступников. Возможно, даже убийц.

– Он знает об этом?

Она невольно подумала о холодных голубых глазах высокого непреклонного мужчины, которые с таким отвращением смотрели на нее. Он не мог быть ее отцом. В представлении Селесты ее отец должен был походить на лорда Адриана. Доброго, воспитанного и любящего. А не на чудовище, не знающего ни совести, ни пощады.

Эстель печально покачала головой:

– Я сказала ему, что ты умерла при родах.

Еще один удар в ее истерзанное сердце. Селеста чувствовала, что оно уже истекает кровью. Что эти раны уже никогда не заживут. Эстель сделала выбор в пользу Мануэля. В пользу атеистов. И против собственной дочери. Селеста разразилась рыданиями. Она не знала, сможет ли вынести эту новую, еще большую боль.

– Ты ненавидишь меня.

Слова потонули в рыданиях. Селеста просто не могла этого выдержать. В прошлом, когда она размышляла о причинах, по которым ее, новорожденную, оставили у стен дворца Самары, они всегда казались ей убедительными. Причиной, которую она себе воображала, была любовь. Не ненависть. Не презрение.