Про Бабаку Косточкину-3, или Все ноги из детства

— Перед нами скелет человека! — как в филармонии, объявил я. — Вот тут, — я ткнул указкой скелету в темечко, — у скелетообразного человека находится череп. В двух словах — черепная коробка. Если мы с вами откроем эту коробку, то обнаружим в ней головной мозг хомо сапиенса — «человека разумного».

— Не отвлекайся от темы, — перебила Цецилечка.

— А что? Мозг — это немаловажная человеческого скелета! — поддержал меня Тишка.

Всё-таки он молоток, этот старина Тишка.

— Тишина в классе! Ну, дальше.

— Дальше по ниспадающей тянется позвоночник. Или, поэтически выражаясь, флейта, из которой самым живописным образом произрастают округлые дугообразные рёбра.

— Что делают?

— Произрастают, — уверенно повторил я.

Я почему-то решил, что раз я из будущего, то заранее знаю не меньше ихнего. Вернее, их. Вернее, уж точно не меньше Цецилиного.

Она же только-только пединститут закончила. И не факт, что с красным дипломом. Молоко на губах у неё ещё не обсохло, вот что я вам скажу.

— Рёбер сколько всего?

— Количество рёбер варьируется в зависимости от роста человека и положения его на социальной лестнице, — на голубом глазу заявил я. — Возьмём популярную певицу Шер из Соединённых Штатов Америки. Количество рёбер в её организме гораздо меньше традиционного. Однако, согласно каноническим представлениям римлян о красоте, это её абсолютно не портит.

А наоборот.

Пластическая хирургия третьего тысячелетия творит буквально чудеса науки и техники.

— Во даёт! — восхитился мне с камчатки Светофор.

— С рёбрами всё ясно, — процедила Цецилечка. — Назови мне кости нижней конечности.

И что она так завелась?

— Это просто. — Я чуть-чуть откашлялся. — Одна нога — одна выгнуто-вогнутая кость. Всего их у человека две — по количеству имеющихся в наборе конечностей. Возьмём простой пример из жизни: ногу обыкновенную куриную, типа «жареный окорочок». Сколько в ней костей?

— Одна! — поддержал меня Тишка. — Трубчатая!

— Вот именно. А следовательно, и у человека одна. Ведь все мы произошли от обезьяны, — подвёл я логический итог, — согласно эволюционной теории Чарльза Дарвина.

Цецилия Артуровна безмолвствовала. Её нижняя лицевая конечность висела гораздо ниже верхней, что, в общем-то, закономерно.

— Я закончил, спасибо за внимание. — Я вернул указку на место и прошёл к своей парте.

— Да-а-а-а, ты меня в самое сердце поразил, — наконец сказала Цецилия Артуровна. — Вернее, в сердечную выгнуто-вогнутую кость. Я твоё выступление всю оставшуюся жизнь буду помнить.

— Спасибо, Цецилия Артуровна. — Я был польщён.

— Пожалуйста, — ответила она и посмотрела на меня своим особенным, фирменным взглядом, типа «Рентген позвоночника».

Я его выдержал, этот взгляд. Хотя многие не выдерживают, но я уже привык. Цецилечке это, кажется, не понравилось.

— Скажи мне, Константин, ты глубоко в душе кто? — вдруг спросила она.

— Э-э-э… романтик? — неуверенно предположил я.

На что это она намекает?

— Он пионер, Цецилия Артуровна! — вступился за меня Тишка. — Пионер! Вы его не слушайте!

— А лицо у него что-то не наше, не пионерское, — сказала Цецилия Артуровна вкрадчиво и тихо.

Глава 7 Пионерская

— Тихо! Звонок для учителя! — рявкнула Цецилия Артуровна.

Да, с авторитетностью у неё всегда всё было отлично. Интересно, в грудничковом возрасте она тоже была такой? Или командирша в ней прорезалась с первым молочным зубом?

В класс заглянул какой-то румяный дядя.

— Заходи, Людочка, заходи! — разулыбалась биологичка.

В класс вкатился толстый старшеклассник в красной пилотке и с барабаном на животе. Над верхней губой у него росли кошачьи усы, а щёки алели розами.

— Привет, орлы! — гаркнул старшеклассник и ударил в барабан.

Класс молча встал, как тёмный лес.

— Наш девиз! — опять гаркнул розовый дядя.

Он что, нормальным голосом не умеет разговаривать?

— Орлята учатся летать, уметь бороться, побеждать! — проорал тёмный лес.

— Это кто? — шепнул я Тишке на ухо.

— Наш вожатый Людочка.

— Людочка?

— Фамилия у него такая. БЗД ещё тот!

— БЗД?

— Баран замедленного действия.

— Молодцы! — похвалил своих подопечных Людочка и вывел нас в коридор.

Там под бравурную музыку из громкоговорителя уже стояли другие классы — все парами, по росту и со своими Людочками.

Под горн и барабанную дробь мы двинулись маршем по коридору.

— Куда это нас? — всполошился я.

— В пионерскую. Диребан мозги к Первомаю будет промывать.

— В пионерскую? Какой диребан?

— Директор. Ты что, русский язык забыл? — Он на ходу пощупал мне лоб. — Вроде холодный. Чётко ты перед Волнорезовной выступил!

— Какой Волнорезовной?

— Цецилией нашей. Видал, какой у неё волнорез?

— Нет…

— Ну шнобель, волнорез!

— А-а-а!

— Ну вот.

— Разговорчики в строю! — рявкнул весь розовый и мокрый Людочка.

Значит, мозги промывать? Что-то мне папа, по-моему, такое рассказывал, про шампунь «Желтковый». Я огляделся по сторонам — красным-красно, кругом сплошная пионерия. И лица у всех какие-то… мм… как на городской контрольной по русскому. И маршируют как заведённые, никто даже не смеётся.

Точно! Заводные пионеры! Те самые.