Семьдесятъ лтъ -- и скоре больше, чмъ меньше! никто не считалъ этихъ годовъ. Съ тхъ поръ, какъ самые старые изъ жившихъ теперь людей могли припомнить, кузенъ Бослафъ жилъ въ приморскомъ дом -- чтожь тутъ удивительнаго, что онъ былъ полумиическимъ лицомъ для боле молодыхъ и совершенно молодыхъ людей! Вдь онъ чуть не казался такимъ даже своимъ родственникамъ въ Доллан, съ которыми онъ жилъ, съ которыми провелъ по крайней мр столько часовъ, въ страданіяхъ и радостяхъ которыхъ онъ принималъ участіе свойственнымъ ему тихимъ образомъ, и изъ которыхъ по крайней мр хоть куртовъ отецъ былъ знакомъ съ его исторіей и разсказывалъ ее однажды; Готтгольдъ ужь не помнилъ по какому поводу -- и мальчикамъ ли, или (что правдоподобне) нсколькимъ друзьямъ за бутылкою вина предавалъ онъ ее, а мальчики только украдкою, забившись въ уголъ, слушали ее.
Готтгольду давно уже не приходила на умъ эта исторія, случившаяся въ то время, когда многіе здшніе буки, величественная вершина которыхъ раскидывается теперь надъ головою путника въ вид свода, еще не существовали. Но тутъ онъ вспомнилъ ее до малйшихъ подробностей, насчетъ которыхъ онъ уже не могъ ршить: слышалъ ли онъ ихъ тогда или придумалъ впослдствіи самъ, или узналъ объ нихъ только теперь изъ шума сдыхъ лсныхъ великановъ и изъ журчанія источника сопровождавшаго избранную имъ тропинку.
"Но времена Шведовъ", такъ начинались тогда вс старыя исторіи, "жили на остров два двоюродныхъ брата Венгофа, Адольфъ" и Богиславъ, оба одинаково молодые, одинаково красивые и сильные, и одинаково влюбленные въ прелестную молодую двицу, которую отецъ хотлъ отдать только тому кто богатъ,-- но той простой причин, что, за исключеніемъ своего стариннаго дворянства, онъ владлъ однимъ только большимъ имніемъ Далицъ, на которомъ было больше долговъ чмъ полагали даже братья. Ну, а оба кузена хотя и не принадлежали къ дворянству, но все же происходили изъ очень хорошей старинной фамиліи -- и владлецъ Далица не могъ бы сдлать ни одного возраженія ни противъ одного изъ однихъ, кром того, которое онъ употребилъ и, къ сожалнію, могъ употребить противъ обоихъ: именно, что они были, если возможно, еще бдне его самого. И дйствительно, у нихъ только и было всего, что по доброму ружью у каждаго, вмст съ другими принадлежностями охоты, да еще по пар добрыхъ охотничьихъ сапоговъ на толстыхъ подошвахъ, въ которыхъ они переходили то тутъ, то тамъ, черезъ пороги своихъ многочисленныхъ друзей на остров, везд въ качеств желанныхъ товарищей по охот, по игр и по пирушкамъ. Подобно тому какъ оба они были одинаково высокаго роста и почти съ одинаковыми чертами лица, они были сходны между собою и въ отношеніи всего другаго, или по крайней мр такъ сходны что гостепріимные, веселые землевладльцы съ такимъ же удовольствіемъ встрчали одного, какъ и другаго, а еще лучше обоихъ вмст, что впрочемъ почти всегда и случалось. Оба кузена питали другъ къ другу такую горячую любовь, какая не всегда существуетъ между братьями; а что касается до ихъ страсти къ прекрасной Ульрик Далицъ, то ихъ надежды на нее были такъ ничтожны, что не стоило труда разъединяться изъ-за этого.
Тутъ случилось нчто такое, что разомъ измнило ихъ положеніе, или по крайней мр положеніе одного изъ нихъ.
Въ Швеціи умеръ одинъ очень богатый и очень странный дядя ихъ; онъ кром своихъ шведскихъ помстій, могъ еще завщать и помстье на остров, именно прекрасный Долланъ, къ которому принадлежали тогда вс окрестные лса до самаго моря, а но другую сторону обширная пустошь и лежащая за нею земля вплоть до горныхъ укрпленій. Это помстье предоставлялъ онъ обоимъ кузенамъ или скоре одному изъ нихъ, потому-что, какъ довольно странно говорила духовная, "оно должно достаться тому, котораго присяжные, избранные, въ количеств шести человкъ, изъ ихъ собственныхъ товарищей, признаютъ "лучшимъ человкомъ". Вс смялись, когда это удивительное условіе стало извстно; смялись и кузены, но вскор они стали чрезвычайно серіозны, когда разсудили, что дло идетъ не только о Доллан, но и объ Ульрик, которую отецъ съ радостію отдалъ бы за владльца Доллана.
Вотъ тутъ-то и случилась престранная вещь: оба кузена, которые до сихъ поръ были неразлучны, начали идти каждый своею дорогою,-- а тамъ, гд не могли избжать другъ друга, смотрли одинъ на другаго такими серіозными, испытующими, почти враждебными глазами, которые невидимому говорили: ну, конечно, лучшій человкъ -- я.