Про Дуньку, которую знали все

Дуньку даже передёрнуло. Ишь ты, хозяин нашёлся! С нарочитой брезгливостью взглянув на пышные поджаристые оладьи, небрежно, одним махом руки, скинула тарелку со стола. Та разлетелась на осколки. По полу разбрызгалась сметана. Жаль, что Крезика нет. Он бы тотчас слизал всю эту вкуснотищу. Но долго сожалеть о румяных оладьях не пришлось. Валерка побагровел, тяжело поднялся и больно схватил её за ухо. Дунька подняла такой крик, что соседи снова застучали по батареям. Но отчима это не тронуло.

— Би-ти-е определяет сознание! — изрёк по слогам он какую-то дурацкую фразу, суть которой Дунька сначала и не поняла. — Нотации я тебе читать не буду, — продолжая выкручивать ей ухо, спокойно говорил он. — Ты — взрослая девчонка и понимаешь, что вести себя так непозволительно. Просто… дерьмо в тебе кипит! С собой не можешь справиться. Я тебе в этом буду помогать. Если ещё раз сделаешь что-нибудь подобное — уши оборву. И за это меня никто не осудит. Ты уже всех достала!

— Отпусти! — как резаная орала Дунька.

Но отчим был спокоен, как танк.

— Я хочу от тебя услышать, что делать так ты больше не будешь.

— Буду! — билась в истерике она. — Убирайся из нашей квартиры!

— Издеваться над мамой я тебе больше не позволю! — всё так же спокойно продолжал он. — Я её люблю. И в обиду никому не дам. Понятно?!

Но ухо отпустил. И Дунька, голодная, со злыми слезами на щеках, убежала в свою комнату. Впервые за всю свою жизнь от обиды Дунька рыдала. Её просто душили слёзы. Зачем матери этот мужик? Ведь им было так хорошо вдвоём! Вернее, ей, Дуньке. Так зачем мать притащила его к ним в дом?! И теперь этот тип ещё распускает свои лапищи!

Свою власть над матерью она почувствовала уже в четыре года, когда впервые в порыве какой-то непонятной даже себе самой ярости ударила мать по лицу за то, что та заставляла её учиться зашнуровывать кроссовки, а Дунька, протягивая ей ногу, капризно кричала: «Не хочу сама! Хочу, чтобы ты!» И снова замахнулась. Мать в сердцах схватила ремень и стала хлестать её по голому заду. Дунька вырвалась из её рук и, как кошка, ловко взобралась на подоконник. Окно было открыто. Мать метнулась к ней, но Дунька отчаянно завизжала: «Не подходи! А то я прыгну! Слышишь?! Не подходи!» Мать замерла. Со слезами стала умолять: «Дунечка! Доченька! Прости меня, прости! Я никогда не буду тебя бить! Иди ко мне!»

Они жили на четвёртом этаже. Дунька посмотрела вниз и от страха закрыла глаза. В ту же минуту оказалась в маминых ласковых руках. Та осыпáла её поцелуями, обливая горючими слезами. А у Дуньки млела душа от своей победы. Ей так понравилось мамино бессилие, её испуганные глаза, что она стала этим пользоваться, заставляя потакать своим капризам.

Но, как выразилась однажды баба Зоя, теперь «отошла коту масленица».

…Мысли снова вернулись к мамашиному хахалю. Как быть в такой ситуации, Дунька не знала. Но на всякий случай решила вести себя тише.

Отчима она просто игнорировала. И глаз на него не поднимала. С матерью разговаривала только в случае крайней необходимости, сухо, односложно, без эмоций. А в школе снова забавлялась всякими умопомрачительными проделками.

На физкультуре с ходу залезла на шведскую стенку и оттуда плевала на всех жёваной бумагой. Учительница, Нина Афанасьевна, попыталась дотянуться до неё, но Дунька отбрыкивалась ногами. А стащить Дуньку за ногу учительница побоялась. Дунька понимала её опасения: вдруг ученица упадёт да сломает себе руку? Учитель за всех в ответе. Зачем ей такие проблемы? И Дунька продолжала висеть на перекладинах. Жевать бумагу больше не могла: слюней не хватало. Стала просто глазеть на одноклассников, как они кувыркались, играли в баскетбол, прыгали в длину. Высмеивала тех, кто делал это неуклюже. И снова дневник пестрил замечаниями.

Всё бы ничего, но Валерка взял моду рыться в её рюкзаке. Вот он-то и прочитал в дневнике сообщение о том, что родителей приглашают на родительское собрание, а Цыгановых — вместе с дочерью. Когда он спросил об этом Дуньку, та не поверила. Но Валерка поднёс дневник к самому её носу:

— Прочти сама! И собирайся. У мамы голова болит. Так что отдуваться за тебя придётся мне.

— А я не пойду! — выкрикнула ему в лицо Дунька.

— Испугалась?! — усмехнулся он. — Что же ты так! Надо уметь отвечать за свои поступки. Или ты хочешь, чтобы все родители вместе с учительницей к нам в квартиру заявились?

— Что они, придурошные? — бравадно хохотнула Дунька.

Но вдруг посерьёзнела. А что? Вдруг и правда заявятся?

Валерка, словно прочитав её мысли, подтвердил:

— Такое запросто может быть. А кстати, что натворить-то успела?

Он спросил её так доверительно, что Дунька только горько вздохнула:

— Не знаю…

— А ты вспомни. Это важно, — тихо попросил он. — Мне ведь надо знать, как, от кого и от чего тебя защищать. — Дунька подозрительно покосилась на него. «Защищать?!» Смеётся он, что ли? Не похоже. Карие глаза были серьёзными. А отчим тем временем не отступал: — Ну, давай, давай, вспоминай!

Дунька закинула голову, словно ответ должен был прилететь откуда-то сверху.