Про Кешу, рядового Князя

Шевцов принимает китель, всякую всячину из карманов брюк, держит все это едва ли не с благоговением. Так, по крайней мере, кажется Кеше.

Майор становится под перекладиной, натирает ладони кусочком мела и весело поглядывает на Кешу:

– Что же вы, курсант Киселев? Идите страховать.

Тот покорно становится у стойки турника. Кеша удивлен, как, впрочем, и весь взвод: такой солидный, уважаемый человек, замполит целого батальона, и вдруг будет крутиться на турнике. Может, и генералы тут этим занимаются? Один Шевцов не удивляется, вроде.

Замполит упруго подпрыгивает, хватается за перекладину, затем накидывает на нее ремешок и продевает в него кисть руки. Мощный мах телом, и начинается такое, отчего Кеша забывает не только страховать, он забывает закрыть удивленный рот. В несколько махов тело Землянского становится почти вертикально. Крепления турника стонут. Еще мах, ветер в лицо Князя, и тело замполита делает полный оборот, затем еще, еще... Кеше жутко от мысли: что будет, если замполит нечаянно разожмет руки. Краем глаза он видит, как напружинилась шеренга, с каким восхищением смотрят парни на гимнаста.

Но вот замполит делает последний оборот, и его тело каким-то чудом сразу останавливается, словно на него не действует закон физики. Освободившись от ремня, Землянский спрыгивает на землю и, вытирая руки пригоршней опилок, посматривает на Кешу лукавыми своими глазами.

– Поняли задание, курсант Киселев?

– Так точно, товарищ майор.

– Через два года будем соревноваться, готовьтесь.

Надев китель и фуражку, Землянский снова становится подчеркнуто элегантным, и не верится, что именно он крутил только что «солнце».

12.

День только начался, а Кеша умотался так, словно отработал две смены кряду. С утра отмахали крупной рысью километров десять, потом слушали лекцию о международном положении, крушили сапогами бетон плаца, учили уставы, прыгали через коня, разбирали и собирали автоматы... Шевцов объявил, что после обеда будут стрельбы. Ну, стрельбы – это даже интересно. Не придумали бы еще чего-нибудь вроде марш-броска в соседний военный округ. Но если даже марш-бросок состоится, то перед отбоем «карантину» не миновать обязательной трехкилометровой пробежки. Да, времени здесь даром не теряют. Хоть бы уж подметки жалели.

На стрельбы «карантин» сопровождает сам ротный. Вот почему сержант старается вовсю – хочет, видно, показать, что он не зря учил взвод строевому шагу. Вдобавок ко всем командам у него появляется еще одна: «Не тяни ногу». Что она означает, Кеша еще не сообразил. Но то, что эта команда на всем пути до стрельбища относится прямо к нему, в этом Кеша не сомневается. Нога ничуть не вытянулась, но тянул он ее, видать, здорово, потому что уже у самого стрельбища сержант не выдерживает:

– Киселев, можете вы ногу не тянуть?

– Если б мог, не тянул бы, – отвечает Кеша. – Она у меня сама вытягивается.

На стрельбище парни рассаживаются в траве. Капитан выкликает очередную тройку, лично вручает каждому по десятку патронов, и стрелки с автоматами в неуверенных руках плюхаются на огневом рубеже. Отстрелявшись, они по команде вскакивают и несутся на всех парах к мишеням. Некоторые возвращаются с сияющими физиономиями. Поразили, стало быть.

Капитан Максимов вызывает новую троицу:

– Курсант Калинкин!

– Я!

– Башкиров!

– Я!

– Киселев!

– Я!

– На огневой рубеж шагом марш!

Кеша лежит в обнимку с автоматом. В рожке – десяток патронов, которыми нужно достать вон ту крайнюю мишень. Если не считать стрельбы из детского пистолета, заряженного бумажными пистонами, то со снайперским делом у Кеши туго. Разве что случайно влепит. Выигрывают же люди в лотерею. У сержанта глаза бы повылазили от удивления.

– Одиночными по мишени огонь! – командует ротный.

Кеша старательно целится, но перед тем, как нажать на спусковой крючок, невольно зажмуривается и чуточку отстраняет щеку от приклада. Словно опасается, что автомат может пальнуть в обратную сторону. Получается это непроизвольно, и Кеша клянет животные инстинкты неандертальцев и прочих питекантропов, оставивших ему такое позорное наследство. Предок дает о себе знать и при соседних выстрелах: Кеша вздрагивает, палец сам собой дергает курок. Получаются дуплеты.

Капитан наблюдает за мишенями в бинокль. Иногда он отрывается от окуляр и подозрительно поглядывает на Кешу.

– Вы что, Киселев, глаза закрываете перед выстрелом?

– Никак нет, в десятку целюсь, – отвечает Князь.

Тявкает автомат Калинкина, и Кеша невольно нажимает на спусковой крючок. Снова дуплет.

– Курсант Калинкин стрельбу закончил!

– Курсант Киселев стрельбу закончил!

Какая слаженность!

Кеша косится на Башкирова – не заснул ли? Поза действительно такая, словно кемарит. Сейчас, наверно, захрапит.

Тяв! – и Кеша вздрагивает. Уж и предупредить не мог... Гильза описывает дугу и шлепается на разостланный брезент.

– Курсант Башкиров стрельбу закончил!

– Встать! – командует капитан. – К мишеням бегом марш!

Опять бегом! Так и шагом разучишься ходить. Впрочем, Кеше можно было бы не бежать – в лотерейное счастье он не верит.