Про Кешу, рядового Князя

Старшина берет из Кешиных рук портянку и ловко оборачивает его ногу. Получается так аккуратно, словно это не портянка, а цельный носок. Кеше немного неловко, что его ногу пеленает такой уважаемый человек, как седой старшина с орденскими планками на груди. И все же Князь с некоторой гордостью поглядывает на парней. Что и говорить, не каждый день тебя обувают старшины.

– Ну-ка, курсант Киселев, суйте ногу в сапог. Удобно? То-то и оно-то. А теперь всем снять сапоги.

Старшина и со своей ноги снимает сапог, разматывает портянку и снова медленно накручивает ее.

– Сначала на носок. Запас, запас оставляем! Вот так. Потом оборачиваем один раз, на пятку. Вот так... Дорога, она, дети, шуток не любит. Особенно, если по ней бежать... На пятку, на пятку, Киселев! А остаток – на голень. Вот так... А бегать, доложу вам, придется много.

10.

Лето спелым яблоком скатилось к сентябрю. В зелени придорожных берез уже угадывается чуть приметная желтизна. Заплутавший порыв утреннего ветра бежит на тоненьких ножках по траве, кустам и вязнет в нечесаной кроне березы. Поворчав там, в куделе, он желтым листом в изнеможении падает на дорогу. Падает прямо под солдатские сапоги, дружно бухающие по дороге.

Это «карантин» выбежал на утреннюю разминку. Кеша бежит на своем обычном месте – в хвосте колонны. По тяжелому дыханию и по зигзагам можно догадаться, что разминка для него – не самое приятное занятие. Время от времени Князь смахивает рукавом пот со лба и все больше отстает от колонны.

– Подтянись! – кричит неумолимый сержант Шевцов.

Какое там подтянись! Кеше до жути хочется сесть прямо на дорогу. А еще лучше лечь. От одной мысли об этом блаженстве ноги слабеют все больше и теряют всякую связь с головой. Они сами собой норовят свернуть на обочину. Ах, какая там растет мурава! Персидский ковер, а не мурава!

– Киселев, не отставать!

Персидский ковер уплывает назад. В Кешином загнанном сердце зреет полновесный плод ненависти к борзому сержанту, и на созревание этого плода уходят, кажется, последние соки. Ноги превращаются в деревянные ходули, которые уже не имеют ни малейшего отношения к телу. Ходули переступают сами собой.

– Подтянись!

«Иди ты куда подальше! – раздраженно думает Князь. – Чешет, как заводной, и рад. Кому это нужно, чтобы человек вот так изводился? Подохнуть можно, еш-клешь!»

За спиной всего только третий километр, а Кеша уверен, что отмахал все тридцать. Ему начинает казаться, что все человечество поделено на солдафонов и таких, как он, мучеников. И Тур, наверно, не лучше, только прикидывается добреньким. И ротный...

«Мы с рядовым князем Киселевым еще послужим... Капитанам можно служить: посиживай себе в канцелярии да отдавай всякие приказы. А ты помирай тут по пять раз на день. Ну и жизнь пошла, еш-клешь!»

– Не отставать! Киселев, подтянись!

Итак, служба началась. Одно событие сменяет другое с поразительной быстротой. Настоящий калейдоскоп: марш-бросок, строевая, устав, спортгородок, политзанятия и тому подобное. А между ними – столовая, куда нужно шагать непременно с песней. Словно не в столовую идешь, а на парад.

Где-то за лесом ревут турбины истребителей, небо полосуют серебряные стрелы. Там действительно работа! А тут что?

Вот и сейчас сержант Шевцов привел свой взвод на плац. Гоняет курсантов туда-сюда и воображает, что занимается важным государственным делом.

– Р-раз, два, три-и! Р-раз, два, три-и! Нале...

Сержант делает паузу. Сапоги четче режут по выщербленному бетону.

–...во! – раздается, как выстрел.

Строй резко, дружно поворачивается под прямым углом. Но Кеша мешкает, сбивается и начинает путаться под ногами.

– Взвод, стой! – командует сержант. – Курсант Киселев, налево! Прямо шагом марш!

Хмурый Кеша шагает один.

– Р-раз, два, три-и! Выше ногу! Тяни носок! Р-раз, два, три-и! Еще выше! Нале-во! Р-раз, два, три-и!..

Думайте, как хотите, но сержант на него взъелся. Почему он поэта Калинкина не гоняет или еще кого-нибудь? Сначала погоняет всласть, потом найдет, к чему придраться, и наряд влепит. Ну, а там и до гауптвахты рукой подать.

От этой неприятной догадки и оттого, что приходится все же подчиняться сержанту, у Кеши окончательно портится настроение. Строевой шаг ему и так не дается, а тут он начинает шлепать сапогами, как утка по грязи.

– Р-раз, два, три-и! Кру-гом! Стой, стой! – Сержант раздосадовано хлопает себя по бокам. – Ну сколько можно объяснять? Правой ногой нужно всего полшага делать, половину! И сразу поворачиваться на сто восемьдесят градусов. Что за человек?

«Голову бы тебе так, – думает озлобленный Кеша, – на сто восемьдесят градусов».

Лицо Князя выражает такую тоску, что посмотришь на него и сам затоскуешь. На пределе наш «светлейший». А Шевцов словно не видит этого. И взвод стоит, лыбится.

– Повторим! Прямо шагом марш! Р-раз, два, три-и! Кру... Выше ногу!...гом!

Кеша делает правой ногой эту проклятую половину шага, придает телу вращательное движение и едва не падает, вызывая нездоровый смешок в строю.

– Еще раз повторим! – не унимается сержант. – Прямо... Курсант Киселев, вы куда? Приказываю: вернитесь! Киселев, я приказываю!