Про Кешу, рядового Князя

– Давай, Кеша, не ломайся, – говорит кто-то негромко.

– Товарищ сержант, я только по вдохновению, а без вдохновения – пардон.

– Приказываю: запевайте! – гремит сержант.

«Вот зануда! – думает Кеша. – Ну, ладно, я тебе сейчас выдам, в другой раз не запросишь...»

На Кешином лице гуляет шельмоватая улыбка. Он поет на высокой ноте:

Пойдемте, девчонки, саранки копать...

– Отставить!

...У маво миленка портянки видать...

– Взвод, стой! Нале-во! Рядовой Киселев, выйти из строя!

Кеша делает это по всей форме. Рот у него до ушей – он еще не успел осознать тяжесть содеянного. Да и парни похохатывают, не ведая, чем обернется для них Кешин финт.

Голос Шевцова резкий, твердый, как у людей, которые хорошо знают, что им делать в подобных ситуациях.

– В армии каждый отвечает за всех и все отвечают за каждого. Знаете такой закон?

Браво, сержант! Сначала немного дидактики – пусть все призадумаются. Затем точно выдержанная пауза и...

– Несколько дней назад, еще в карантине, взвод уже отдувался за вас, когда вы улизнули с марш-броска.

Ага, парням уже не до смеха, начинают кое-что соображать.

– Я понял, что взвод не хочет заниматься вашим воспитанием. Поэтому сегодня повторится то, что было в прошлый раз. Становитесь в строй!

В пламенной речи Шевцова Кеша улавливает зловещий смысл. Черт бы подрал милёнка с его портянками!

– Взвод, напра-во! Бегом марш! Равнение! Подтянись!

Похоже, действительно сержант знает, что делать со специалистами по опереточной части! Бьет по самому больному месту. Хорошо хоть столовая рядом.

Бум, бум, бум – бухают сапоги по укатанной, словно чугунной дороге. Парни пыхтят зло и обиженно. Не дай бог Кеше остаться наедине со взводом, без сержанта. Первый акт воспитательных мер теоретики-педагоги наверняка бы не одобрили.

Ну, вот и столовая.

– Правое плечо, вперед!

Тю-тю, столовая!

Кешу пробирает такой страх за последствия этой пробежки, что от него по всем рядам веет холодом. Реплики парней из другого взвода, собравшихся на крыльце столовой, кажутся ему сущими семечками.

– Эй, куда побежали? – кричат они. – Столовая-то, вот она!

– У них аппетита нет.

– Ничего, сейчас нагуляют аппетит...

Колонна тает в полумраке. Отдаляется резкий голос:

– Равнение в рядах! Киселев, не отставать! Левое плечо...

Совсем стемнело, когда взвод, раздувая меха, останавливается у крыльца столовой. Тревога, тянувшаяся за Кешей холодным шлейфом, сейчас окутывает его плотным наэлектризованным облаком, готовым разразиться громом.

– Князя первого пустите! – зло выкрикивает Калинкин. – Проголодался, бедняга!

– Разговоры! Слева по одному заходи!

– Ну, княжеское отродие, – шепчет не отдышавшийся еще Калинкин, – будет тебе инструктаж до слез.

– Исчезни, графоман!

Кеша еще огрызается! Ну-ну...

19.

Старшего стола зовут здесь разводящим. Довольно-таки метко, если вообразить, что он разводит солдатские желудки с теткой-голодухой. Тот, кто придумал это, наверняка не страдал несварением желудка, ибо здоровый юмор вьет гнездо исключительно в здоровом желудке. Соответственно, половник именуют разводягой.

Удивительные свойства у этой разводяги. Как только человек берет ее в руки, на него сразу нападает веселье. Порции он раздает не иначе как с шутками-прибаутками. Даже человек по натуре мрачный, орудуя этой волшебной разводягой, не применет сказать: «Ну и каша нынче! Объедение, у кого рот большой!»

Калинкин дергает разводящего за рукав и что-то шепчет.

– Ишь ты, какой! – отвечает разводящий на какое-то предложение Калинкина. – Папа Тур не любит толстых, а тебе вообще можно устроить разгрузочную неделю.

– Да не мне! – злится Калинкин и снова что-то шепчет.

Разводящий согласно кивает. Он чуть ли не с верхом накладывает кашу в очередную миску. Перемаргиваясь и пряча злорадные улыбки, парни за длинным, на десятерых столом передают миску с рук на руки и молча ставят перед Кешей.

– Ничего себе порции пошли! – удивляется Князь. – Кому по дружбе одолжить?

Гробовое молчание сеет в Кешином мозгу ядовитое семя догадки. Должно быть, это и есть первый воспитательный акт. Кешины уши наливаются и заметно тяжелеют. Он мрачно отодвигает от себя миску и резко встает из-за стола.

– Киселев, куда? – спрашивает с соседнего стола сержант.

– Наелся!

– Садись и жди остальных, если наелся.

Кеша колеблется. Демонстративно уйти, значит снова восстать против дисциплины. Может, хватит на сегодня? Кеша садится и опускает голову. Он чувствует, как его лицо то и дело обжигают быстрые взгляды парней.

Наконец и Шевцов замечает полную миску каши. Он приглядывается к солдатам, чересчур уж сосредоточенно уплетающим свои порции, и догадывается, что они выкинули скверную штуку. Сержант продолжает есть, наблюдая за Кешей. Должно быть, жар от ушей Князя стал доставать соседнего стола, потому что парни начинают оборачиваться на Кешу.

– Вкуснятина! – восторгается Калинкин, управившись с кашей. – Жаль, что мало. И чего это такие маленькие порции стали давать?

– Во рту тает! – подхватывают парни. – Разводящий, подкинь!