Про Клаву Иванову (сборник)

– А говорят, лекарство такое есть, от водки. Слышь, Гриша? Принял его – и будто с души воротит от одного запаха…

Пине было неинтересно про водку. Она потянула за цепочку часы Родиона. По времени еще вроде рано, а день уже кончался в долине. Спустился с кручи Бирюзов. Пустой, промокший до нитки. Где-то вверху он нарезал ворох пучек, и Пина обрадовалась. Свежие дудки можно есть за милую душу. Надо только ободрать жесткую оболочку, а мясистая неясная трубочка идет хорошо. Родион взял немного пучек, а ворох Санька отнес в палатку. Оттуда закричали весело:

– С полем тебя, Саня!

– Хороша дичина!

– Жи-и-ирная, язви ее!

А потом кто-то там сказанул такое, что палатка заколыхалась от хохота, но у синевшего костра не расслышали слов, однако тоже заулыбались, и всем стало полегче.

– Не скажи! – снова послышалось из палатки. – Витамины все же в ней есть.

– Витамины, может, и есть, а кроме них, ничего.

– Это я, помню, первый раз встретился с витаминами…

– Давай-давай трави! – поощрил кто-то, и Пина тоже прислушалась.

– Взяли мы, помимо, Берлин и радуемся – живы! – начал дядя Федя неторопливо, с расстановками. – Ладно. Победа победой, а есть-пить надо. И вот дело к обеду. На фронте-то было хорошо, первой категории кормежка, а тут завезли горох. А он же веский, что твоя дробь. Ладно. Сварили суп-заболтуй. Ну, суп! Смотрим – видимость через него сквозная. Вызываем заместителя по тылу. Приходит. Пузо – во! Небось ноги свои видал разве что в зеркале. «В чем дело, товарищи солдаты?» Мы подаем ему котелок с его супом и чистую ложку. «Конечно, – говорит, – густоты тут нет, но вы, товарищи солдаты, должны учесть питательность». И понес! И белки там, и желтки, и особенно на витамины напирал. Что, думаем, за мина такая? Глядим – вода водой. Ну, поверили, съели. Так я первый раз с витаминами встретился и с тех пор думаю, что это слово какое-то обманное…

– А я понимаю так, что хорошие витамины – сала кусок, это я понимаю! – вставил кто-то.

– В сале нет витаминов, – донесся брюзгливый голос Евксентьевского.

– Да уж ты-то молчи! В сале нет витаминов! А зачем они ему нужны, а? Зачем?

Родион переглянулся с Бирюзовым, они снова засмеялись, и Пина их поддержала.

– Ну, как, Саня? – спросил Родион.

– Не соли нахлебавшись, – ответил Бирюзов устало. – Не стрёлил ни разу. Видно, распугало зверя.

– А помнишь прошлогоднего лося?

– Как же! Прямо через огонь сигал, дьявол…

– Да-а-а… Мы тебе там оставили варева. Согрей ему, Пина.

– Я сам, – поднялся Бирюзов. – Где котелок?

Завечерело, и развело немного тучи, остановило дождь.

У вершин далеких гольцов взбило белую пену, однако скоро там снова замутилось и долина стала темнеть. Санька, тихонько посвистывая, долго отогревался у костра. Уже в сумерках он выстирал на камнях портянки, высушил их и переобулся. Он делал все-это, не глядя на Родиона и Пину, которые сидели близко друг к другу и руки сплели. То и дело кто-нибудь из троих подымал голову, шарил глазами вверху, но там была непроглядная темень и оттуда заносило прохладным воздухом. Вечный лед его холодил вверху, что ли?

Звезд они так и не дождались, решили укладываться. В палатке еще не спали, переговаривались меж собой негромкими голосами. Друзья влезли туда, в темноту, по сон не шел.

– Значит, не вышел помер, Саня? – спросил кто-то. – С охотой-то?..

– Нет ничего, – ответил Бирюзов и скоро засопел.

В палатке молчали, но Пине было ясно, что все думают об одном.

– Косулю бы взять неплохо, – послышался мечтательный голос. – Да соли ей на хвост не насыплешь…

– И мишка, видать, тоже ушел от дымов далеко.

– По весне, правда, он постный.

– Не скажи!

– Чего не скажи-то?

– Уж я-то его близко знаю! Из берлоги он вылазит жирный да вкусный. Тут его и брать. Осенью на нем мяса куда тебе, однако орехом кедровым отдает, особо в окостке. Ну, гольный орех! А как ложиться ему, он траву какую-то ест, весь очищается и по весне ничем не пахнет. Не-ет. Я уж его близко…

– А помните, два года назад Бирюзов забил тошшого? Весной ведь дело-то было?

– Ты слушай. Потом, правда, он враз тощает – жрать-то нечего в пустой тайге. А сейчас, верно, выравнивается уже – дудка пошла, корни, маралухи по горам телят приносить начали…

– Еще сохатина – мясо доброе, – поддержал разговор другой голос. – Есть которое место, правда, жесткое – нитками отдирается и с хлебом ни в какую не прожуешь!

– Да уж прожевали бы как-нибудь…

Повздыхали в темноте, а через минуту подал голос Евксентьевский:

– Это ты, товарищ Гуляев, на вертолете мешок с продуктами оставил?

Родион промолчал.

– Лучше заснуть в такой момент, – продолжал Евксентьевский. – Верно, товарищ Гуляев? Хотя ведь вам забывчивость простительна – у вас тут роман….

– С утра плоты ладить, однако, – сказал Родион, сдерживая гнев. – Ронжины, греби рубить…

– Ронжины, греби, однако, – передразнил Евксентьевский и хохотнул. – Оратор ты, товарищ Гуляев! Ци-це-рон!

– Слушайте, – не вытерпел Родион, почуяв в словах Евксентьевского какой-то гнусный намек. – Я ведь тоже могу вас назвать.

– Ну назови! А? Назови!