Про любовь, ментов и врагов

– Это не события, – поправил его Сэмюель, – это трагедия его народа.

– это трагедия его народа.

Андраник молча махнул рукой.

– Ему стало плохо сразу после ухода посыльного? – дотошно допрашивал Сэмюэль.

– Не после ухода, а во время встречи с ним. Задыхаться стал. Тот очень перепугался, крик поднял, но уже поздно было. Молоденький мальчишка совсем. Наша Кими, горничная, еще и его успокаивала. В доме ведь больше никого не было.

– А как его звали? Он от какой почтовой службы? – не унимался Сэмюэль, в котором вдруг проснулся журналист.

– Не знаю, Ленни, не знаю. И полицейский лейтенант спрашивал, а прислуга за всей этой нервотрепкой забыла о мальчишке. Он, видимо, струсил и убежал. Извини, я отойду к гостям…

– Да, я хотел спросить, – спохватился вдруг Андраник, – ты бы хотел взять что-нибудь на память?

Ленни замер в нерешительности.

– Да наверное – дневник наших баталий в нарды, – развел он руками.

– Хорошо, – улыбнулся Андраник, – сегодня же перешлю его тебе.

Теперь Леонард сидел у себя в кабинете и грустно листал солидный том с собственными аккуратными циферками счетов их матчей и точно проставленных дат. А за каждой были их веселые мальчишники на двоих.

Под итогом последнего матча было накарябано наискосок: Arachnа!

– Это еще что такое? Когда я декламировал «Божественную комедию», блокнот был уже закрыт и отложен. Вон, и записано другими чернилами! И счет обычно записывал я. Арахна… «О дерзкая Арахна, как живую тебя я видел, полупауком, и ткань раздранной видел роковую»!.. Что-то тут не так, – подумал Ленни, – что он имел в виду? Поэму Данте? Миф[119]? Или настоящего паучка? И не случайно он записал это в нашей с ним книжке. Он что, специально оставил мне сообщение?

И стал искать в справочнике телефонный номер лечащего врача Паравяна.

Мамма миа!

18 декабря, вечер

Господин Бруно Павезе был, судя по всему, ровесником Леонарда. Ну может, чуть старше или младше. Словом, что-то около семидесяти. Толстобровый, глазастый и все еще широкоплечий, он выложил на стол свои мытые-перемытые в дезрастворах крепкие ладони, которые успели спасти в армейских госпиталях с тысячу людей и в Корейскую войну, и во Вьетнамскую, и здесь – уже в качестве частно практикующего врача. То, что Павезе согласился незамедлительно принять Леонарда, изменив свой график, было данью памяти Паравяна. Тут и сомневаться не стоило. Потому что, сухо поздоровавшись с ним, он развернул кипучую деятельность по перекладыванию толстых книг на столе из одной стопки в другую, трижды раскрыл деловой дневник, сделал пометки, закрыл и вновь открыл.

Должно быть, еще с военных времен он терпеть не мог журналистов, которые далеко не всегда были героическими борцами за возможность услышать правду из передового окопа и прифронтовой полосы. Чаще бывало как раз наоборот: фронтовые корреспонденты послушно писали свои репортажи под диктовку штабистов.

– Но ведь такая картина во всех профессиях?

– затеял с ним мысленный спор терпеливо дожидавшийся Леонард. Ведь и врачи далеко не сплошь врачеватели и уж тем более герои? И редкая современная певичка берет верхнее ля, и уж наверняка редкий художник знает сегодня человеческое тело так, как это было принято двести лет назад…

– Я думаю, вы читали официальный бюллетень и эпикриз? – подал наконец голос доктор Бруно.

– Да, господин доктор, но я виделся с ним буквально накануне смерти, и ничего в его внешности или настроении не предвещало скорую кончину.

– Конечно, покойный Паравян был в целом здоровым человеком с очень хорошей наследственностью, – ответил доктор, крутя в лапищах тонкую шариковую ручку. – Хотя о его наследственности можно только догадываться, – с усмешкой прервал себя он сам, – так как никого из близких родственников ему не удалось найти после резни. Но идеальная работа всех органов подсказывала, что генетика у человека была хорошей. Да и сердце работало, как у молодого мужчины.

– И тем не менее сердце остановилось? – озвучил свои сомнения журналист.

– К сожалению, да. – печально ответил доктор.

– Такое случается? – спросил Ленни, барабаня пальцами по подлокотникам кресла.

– Ну, остановка сердца стала следствием. Причина – отек легкого. Это могла быть аллергическая реакция на съеденную накануне острую пищу, которой он любил побаловать себя, несмотря на мои запреты… – доктор снова развел руками, – вы учтите почтенный возраст!

– Вы участвовали во вскрытии? – продолжал допытываться журналист.

– Я не имею на это права. Но я читал результат вскрытия и разговаривал с коронером, – ответил доктор, положил в рот леденец и в знак доброй воли протянул такой же Ленни.

– Спасибо, – Ленни взял один и запустил в рот. Нёбо обдало обещанным рекламой арктическим холодом. – Так результат вскрытия подтвердил результат осмотра?

– Да, – ответил Бруно, посасывая леденец. – Острый астматический приступ, который вызвал остановку сердца и летальный исход.

– А снотворное, которое вы ему прописали, не могло способствовать? – спросил вдруг журналист.