Про любовь одиноких женщин

Я вошла в особую семью, в семью из книг и фильмов. Десять лет, десять грёбаных лет я жила там, где мечтает жить каждая российская дура: в состоятельном доме исключительно культурных (до ужаса) интеллигентов, которые ели на фамильной посуде из хрен знает какого века, где к обеду выходили не в халатах и трениках, а в элегантных домашних платьях и костюмах. Где всегда на кухне маячила домработница. Ох! К этому надо было привыкнуть, а я так и не смогла. Хотя с родителями Глеба мы жили вместе всего года полтора, а потом… Да, опять и снова родители моего второго уже мужа купили нам квартиру! На излёте совка, в одном из последних кооперативов в стране.

Я вроде бы вздохнула с облегчением, а напрасно. Глеб полностью привёз в наш с ним новый дом всё то, на чём был воспитан и рос, к чему привык и что, оказывается, очень любил и ценил. Меня он, конечно, тоже любил, но… Вот это проклятое "но" встало между нами с самого начала. То есть, почти сразу после медового месяца. Для начала мне пришлось учиться всему этикету, которого я не знала и не встречала прежде нигде и никогда, кроме "вилка в левой, нож – в правой". И всё время, пока я училась, мне было стыдно. Учили меня нон-стоп: и наедине со мной, и при гостях, и в гостях. Вот тут почему-то их культуры и интеллигентности не хватало или она им отказывала: поставить меня в неловкое положение при чужих – в этом никто не видел ничего такого. А если я задавала в общей беседе какой-то вопрос, касающийся литературы, живописи или истории (а о чём ещё бесконечно беседовали эти люди со своими гостями?), то мне запросто могли небрежно бросить: "Ну, ты-то этого не знаешь, мы тебе потом расскажем". Я, естественно, затыкалась. И со временем заткнулась совсем.

А ещё меня старательно переодевали и причёсывали. Особенно усердствовал Глеб. Меня водили по особенным комиссионкам и к "своим" парикмахершам, вертевшим на моей башке какие-то локоны и кудри. Это из моих-то трёх волосин! Ну, а в тогдашних комиссионках особенно-то не разгуляешься – вовсе не все фасоны и размеры имелись, поэтому мне часто подбирали нечто "приблизительное", а потом тащили к "своему" портному, чтобы он приобретённое "то самое" посадил мне по фигуре. Вот честно признаюсь: мне не нравилось всё, что покупалось и "сажалось" на мою тушку! Это всё было приталенное, элегантное, узкое и… колючее. Мало того, что я к такому не привыкла, так ещё и не нравилась себе в зеркалах категорически.

– Это комплексы твои дурацкие! – уговаривал Глеб. – На тебе прекрасно сидит, надо ещё туфли на каблуках…

Дивно! Меня поставили на ненавистные каблуки. Я честно научилась ходить в пыточной обуви, даже на шпильках. Но это ничего не изменило: я себе не нравилась и ненавидела эту одежду и обувь. Пришлось отрастить в себе таких размеров терпение и смирение, что я вполне уже могла бы посоперничать с самыми чёрными монахами.

Когда наступили новые времена, меня первым делом вывезли в Париж. Ну, разумеется, башня, Елисейские поля, Монмартр – это всё понятно, смотрели и восхищались. Но, как оказалось, прежде всего, меня хотели, наконец, одеть так, чтобы мне тоже понравилось. Поэтому пару полных дней мы проторчали в Прентане. Что сказать… Были куплены брендовые костюмы и платья. Ещё более узкие и колючие. И туфли на каблуках – ещё более неудобные.

И, в конце концов, мне было мягко, но запрещено самой себе что-либо выбирать из одежды и украшений. Потому что я постоянно покупала "не то", "так нельзя", "такое не носят", "это же безвкусно, как ты не видишь?". А я не видела.

– Зайчик, родная, что это на тебе?

– Бусики…

– Откуда этот ужас?

– Глебушка, ну, почему ужас, смотри, какие красивые, как мне идут… и вот к этой кофте идут… и к сумочке…

– Родная, это же стекляшки, бисер! Это для девочек-тинейджеров из Бирюлёво!

– А у меня не было таких, когда я была подростком. Потому что я не из Бирюлёво?

– Не было – и не надо никогда. Тебе сколько лет, малыш? В твоём возрасте, в Москве, в нашем кругу… Ну, малыш, стыдно такое надевать, даже выгуливая собаку.

– У нас нет собаки…

– Даже не думай мерить эту майку! Кошмар же, слушай…

– Глебушка, сейчас жара, это же хлопок, такая приятная, лёгкая, мне удобно будет!

– Дешёвка! Ты ещё с люрексом выбери что-нибудь!

– Люрекс я ненавижу, а что тут-то не так?

Глеб фыркал и отворачивался. Я вешала вожделенную майку на место. Думаете, дело было в деньгах? Как бы не так. Я просто на самом деле всё время выбирала не то, что НАДО, что ПРИНЯТО НОСИТЬ. И за годы у меня так и не появился на это нюх, то есть, по мнению Глеба, вкус. Поэтому было решено, что меня одевают, мне покупают украшения, а я просто это всё ношу. На мне не экономили, нет. Всё было дорого и круто. Только мне не нравилось.