Проба на излом

Провожаю взглядом – белая кудрявая голова мальчишки долго не теряется в толпе, что нескончаемым потоком перетекает от прилавка до прилавка, от машины к машине, откуда из раскрытых дверей торгуют фильдеперсовыми штанами, книгами, канцелярскими товарами.

– Да, – соглашается Феликс, – беда. Алкоголизм – местный бич. Скольких в могилу свёл – не сосчитать. Так ведь и осуждать за что? Никаких развлечений, только рыбалка, да в лес по грибы. Но с вашей помощью, товарищ поэт… или гражданин поэт? – Он усмехается и суёт мне в руки туесок с ягодами. Мимодумно зачерпываю горсть и отправляю в рот. Перекашиваюсь от неимоверной кислоты. Горло перехватывает вяжущая горечь. Глаза выпучиваются, не сдержать слёз.

– А ведь ты мог бы им помочь, – продолжает Феликс. – Пропиши их в поэме. Ну, не семьей потомственных алкоголиков, а что-нибудь этакое… Как там у Ахматовой? Когда б вы знали из какого сора? Уж чего-чего, а этого сора можем лопатами подносить.

– У меня и блокнота нет с собой, – горечь отступила, а вместе с ней и вялость, сонливость. Усталости как не бывало.

– Момент! – Феликс рысью бросается к машине. – Товарищи! Товарищи! У меня срочно!

– Срочно тут не отпускают, – немедленно откликаются, смеясь, из очереди. – Болезный, если трубы горят, в лабаз дуй, а то и к тетке Надьке…

– Да не про то я, товарищи, не про то. Поэту вдохновение пришло, надо бы в тетрадку записать. Тетрадку мне с ручкой, а?

– Ну, раз это теперь вдохновением называется…

– Что, и поэт непьющий? Так ты ему «Братовку», «Братовку» поставь…

Очередь смеется по-доброму. На Руси испокон веков к пьющим благодушное расположение. Как к юродивым. Тот, кто пьёт, словно вступает в особые отношения с богом. Исполняет тяжкий обет, возложенный на него высшим существом. Литургия пьянства. Поэтому и поэт, который не пьёт, не поэт вовсе.

Тетрадь хитро свернута, скрывая истинное содержимое. Принимаю ее из рук Феликса и чуть не роняю на землю от нежданно плещущей тяжести. Поэт в России – больше, чем поэт. Поэтому и выпить с ним всякий норовит.

– Пробовал такую? Особая, местного производства и розлива. Такой больше нигде нет. Рецептура – закачаешься. На электричестве, представляешь? Как-то они там хитро спирт разрядами очищают. Говорят, сам Менделеев такой процесс предлагал, но пока план ГОЭЛРО в дело не вступил, посчитали, что этак все электричество на водку спустят. А у нас его здесь целые реки!

– Водка на электричестве? – Качаю головой. Чего только не увидишь и не выпьешь в нашей необъятной родине. – Как-то не хочется…

– Давай-давай, вот и ягоды мочёные… Как говорит Райкин, мировой закусон. У нас тут и Райкин был, тоже «братовкой» потчевали. Так накачали, думали концерт провалили. Не сможет артист в таком состоянии народ смешить… Но правильно говорят – мастерство не пропьешь. На концерте он такое устроил, народ от смеха…

Феликс говорил и говорил, а перед моими глазами с каждым глотком, с каждой ягодой всё шире распахивалась картина на Симбирск. Не на этот, на тот еще… И мальчишку я вдруг узнал. Белокурого кудрявого мальчишку в гимназическом сюртуке, что шагал через шум ярмарки, но не за пьяной своей матерью, а нечто прозревая за мельтешением народа, товаров, времен.

Идут ходоки к Ленину (…Ленин – они сами)

Ленинскую мысль о неисчерпаемости электрона следует распространить и на упорядоченный поток этих элементарных частиц – электрический ток.

Э. Ильенков «Субъектность и матерализм»

Я заблудился. Дурацкая стыдливость загнала в тайгу подальше от дороги, по которой грохотали грузовики, легковушки, бензовозы, краны, поднимая густую пыль, отчего казалось, будто сам асфальт удушливо чадит под раскаленным сибирским солнцем. Пыль покрывала придорожные кусты плотным белесым налетом, листва жухла и опадала, оставляя лишь тонкие прутья ветвей, не давая возможности страждущему пристроиться вдали от лукавых глаз.

– Не заходите далеко, – предупредил шофер. – Всякое случается.

– На медведя можно наткнуться? – спросил я, хотя от бурчания в животе не до шуток. Хотелось быстрее выбраться из духоты салона, а пуще прочего – из клубов пыли.

– И это тоже, – как бы неохотно подтвердил шофер, намекая, однако, – есть нечто и похуже, чем шальной топтыгин, изгнанный грандиозной стройкой с мест обитания. – Если что, кричите.

Прижимая руки к животу, я метнулся в гущу деревьев. И только ощутив блаженную пустоту и легкость, понял – не знаю в какую сторону возвращаться. Попытался определить направление по гулу машин, но шум качающихся от ветра деревьев растворял его без остатка. Ровная и плотная стена леса окружала со всех сторон. Вслед за облегчением кольнуло беспокойство.

– Эй, – не крикнул, но сказал я. Кричать пока казалось стыдным. Чудилось – вот-вот появится хмурый шофер и скажет:

– Ну, что же вы? Я ведь говорил – не ходите далеко!