Проба на излом

– Ребята подшучивают – не успеешь на смену прийти, а из вагончика серьезная музыка звучит! А на что еще деньги тратить? На пластинки, на радиолу вот. Не на водку же!

На радиоле лежит простой белый конверт. Читаю незнакомое название. The Beatles.

– А это? Что за композитор?

– Не композитор, – Спартак бережно берет конверт. – Ливерпульские ребята, простые рабочие парни, собираются по вечерам и играют музыку. Хоть и современную, но есть в ней… рабочее, пролетарское, что ли… Это когда в Англию ездили по приглашению профсоюзов, я попросил сводить на концерт. Думал поведут в консерваторию, на классику, но тамошний пролетариат до классической музыки еще не дорос…

– Ой, Спартак Аристархович, будто у нас все доросли, – вступает в разговор сидящая в уголке девушка, которую я до сих пор и не заметил. Уж очень тихо сидела, на коленях, обтянутых брезентовыми штанами, раскрытая книга.

– Дорастут, Клава, – пообещал Сорокин. – Так вот, повели меня в пивную, в паб, по-ихнему, а я этим делом не увлекаюсь, но не откажешься, в гостях все-таки. В пабе сцена, где эти ребята и выступали. Мне понравилось. Я и пластинку купил, и самих пригласил к нам приехать, с ответным, так сказать визитом. Вот, пару месяцев назад они здесь и были, все четверо – Пол, Джон, Ринго и Джордж… Нет, хорошие ребята!

Клава хихикнула, прикрыв рот книжкой. Надпись на чудном языке, вроде как иероглифы.

– А вы что читаете?

Клава смущается.

– Да вот, книжку… японскую… стихи… У них стихи очень интересные, в три строчки укладываются, а такие красивые…

– Японским владеете? – с недоверием оглядываю одетую в брезентовые штаны, брезентовую куртку Клаву.

– Ой… не очень… еще… читаю только, а чтобы говорить… практика нужна…

– Да, с японцами на стройке туго, – кряхтит Сорокин. – Ничего, Клава, сбудется и твоя мечта – побываешь в этой своей Японии!

Дверь в вагончик широко распахивается, появляется взлохмаченная голова Славы:

– Летит! Летит! Представляете?!

Начинается суматоха. Ничего не понимаю, но устремляюсь вместе со всеми наружу и вижу как на широкую просеку, освобожденную от пней и деревьев, гладкую, удобную, почти как посадочная полоса, заходит, отчаянно стрекоча, самолет. Колеса касаются земли, самолет катится навстречу бегущим строителям, а впереди всех несется Слава и размахивает давешней книжкой:

– Антуан, товарищ Антуан! Мы вас очень ждали!

Стекло кабины потрепанного войной и временем самолета распахивается, на крыло ловко выпрыгивает худощавый летчик с приметным белым шарфом, несколько раз обернутым вокруг шеи. Машет подбегающим ребятам, широко улыбается.

– Вы все-таки вернулись, товарищ Антуан!

Маяковский («…и как бы здесь, тайгу шатая басом, читал бы он строителям стихи»)

Диалектика объективного и субъективного в рамках социотехнических сооружений, материальных воплощений субъектности, не означает принижения, умаление культурных эпифеноменов. Можно даже утверждать, что субъектность превращает поэзию в реальную производственную силу.

Э. Ильенков, А. Вознесенский «Эпифеноменология культуры на примере поэтических метафор»

Работа поэта – сочинять. Не спится, во рту мерзко от сигарет. Будь я дома, сварил бы кофе, но здесь, в гостиничном номере, кофе – непозволительная роскошь. Хотя, если выглянуть в коридор и попросить администраторшу на этаже… Но не хочется никого беспокоить. Я переполнен словами, идеями, образами. Мне еще никогда не было так… так… Будто вновь стою у подножия Маяковского, и бросаю внимающей толпе яростные строфы, спиной ощущая гранитный взор Владимира Владимировича. Поэты пребывают в особом пространстве. Не случайно магические заклятья произносятся в стихотворной форме. Да и Библия, как говорят, изначально сложена в стихах. Ветхозаветный бог общался с пророками ямбом, хореем, онегинской строфой или александрийским стихом?

Глаза слипаются, карандаш выскальзывает из пальцев, но останавливаться не хочется. Чем поэт хуже сталевара, идущего на рекордную плавку? Я тоже хочу из руды смыслов отлить огонь стальных строф. Хочу ощутить на лице жар строк, выписываемых рукой. Но тут в дверь стучат. Вежливо, осторожно, даже, я сказал бы, понимающе. Словно тот, кто столь неурочно явился, ведает – куда вторгается. В пространство стихов, где свои законы, своя физика, своя энергетика.

– Здравствуйте, товарищ поэт, – зычно произносит ночной посетитель. И я, давно ничему не удивляясь, впускаю его. Огромного. Сильного. Громогласного.