Проба на излом

НИИ ГЭС. Социо-техническая лаборатория, в которой все именно так, как того ожидаешь от научной лаборатории – приборы, огоньки, провода, задумчивые люди в белых халатах с паяльниками в руках. Загадочные реплики, еще более загадочные диалоги. Надпись на двери: «Не курить! Капля никотина губит эксперимент!» С любопытством осматриваюсь, обживаюсь взглядом в незнакомой обстановке. Самое необычное – модель Братска и Братской ГЭС в миниатюре. Сделано, насколько могу судить, с поразительной подробностью, даже крохотные машинки расставлены на улицах. Не хватает только миниатюрных копий людей.

– Наша гордость, – говорит завлаб, простирая руки над макетом, словно Яхве длани над сотворенном за рабочую шестидневку миром. – Уйму времени угрохали, и еще повозиться придется. Город ширится, поселки обустраиваются, на ГЭС сами знаете какая работа кипит. А нам важно соблюсти актуальность данных, без этого замеры не будут точны. По большому счету, тут и машины должны двигаться, они тоже дают значимый эффект, но… Если и машинки паять начнем, времени на эксперименты не хватит.

– А для чего все это? – Никак не могу взять в толк, чем же лаборатория занимается. Определенно – наукой. Но какой? На грубо сколоченных полках вперемешку толстые справочники по математике, физике, химии, там же, почему-то, словари Ожегова и Даля, разрозненные тома Большой Советской энциклопедии, мемуары, труды классиков марксизма-ленинизма, тонкие брошюрки.

– Для моделирования техноценоза, в границах которого осуществляется взаимодействие социума и субъектности, – отвечает завлаб. – Вы знаете, что такое субъектность?

– Нет, – честно признаюсь. – Она имеет какое-то отношение к субъекту?

– Ага, понятно. Тогда начну издалека, с вашего позволения, – завлаб подходит к полке с книгами, достает потрепанный, со множеством закладок томик из собрания сочинений Ленина. – Помните ленинскую формулировку: коммунизм – есть советская власть плюс электрификация всей России? Обычно ее понимают как необходимость создания материальной базы коммунизма, и тогда наступит эра братства и всеобщего счастья, не так ли?

– Ну, да, – соглашаюсь, удивленный столь внезапным уроком политпросвещения. – И на двадцать втором съезде сказано, что…

– Что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме, – подхватывает завлаб. – А можете сказать – почему?

– Потому что к восьмидесятому году будет построена материальная база коммунизма. Мы перегоним США и весь остальной капиталистический мир в производстве… ну, чугуна, металлов, и так далее, – чувство, словно прорабатывают на парткоме – насколько глубоко изучил программные партийные документы перед очередной командировкой в капстрану. С трудом сдерживаюсь, чтобы не улыбнуться.

– Так, да не так, – сказал завлаб. – То, что расплывчато именуется «материальная база коммунизма», и есть обыденное, так сказать, определение феномена субъектности. Некоторые исследователи предлагают использовать термин «техноценоз» по аналогии с биоценозом, или даже «социотехноценоз», но это, все-таки, более широкое, нежели субъектность, понятие. В мистических учениях субъектность – душа, демон или даже бог какого-то места, сооружения, святилища. Гений места, geniuc loci. Древние греки и римляне сооружали храмы в честь своих богов и богинь и были убеждены, что те живут в этих прекрасных архитектурных творениях, и чтобы обратиться к обитателям Олимпа с просьбой, надо прийти в один из храмов и принести им жертву. Или возьмите Храм древних евреев, в котором, как они верили, только и пребывал Яхве, и когда Храм был разрушен римлянами, их прямое общение с богом прервалось, а сам народ – рассеян. То есть, понимание, будто некая материальная субстанция является вместилищем трансцендентного, божественного, демонического, имеет глубокие исторические корни. Но лишь с развитием науки и, особенно, передового учения об обществе – марксизма, удалось перевести подобные мифы и суеверия на язык строгих научных закономерностей. Древнегреческий храм, несмотря на архитектурное совершенство, являл собой весьма примитивную субъектность, равно как и пирамиды в Гизе представляли социотехноценоз первого или даже второго уровня. Это дошедшие до нас цивилизационные попытки сконструировать социо-технические системы, заставить их работать на благо тогдашнего социума, а точнее – его правящей верхушки. Но в силу слабости тогдашних общественных формаций подобные субъектности зачастую брали верх над социумом, которое их и порождало. Возьмите тот же Египет. Техноценоз великих пирамид Гизы подчинил себе социум древних египтян, вытягивая из общества все соки, требуя чтобы с каждым разом возводимые пирамиды становились выше, крупнее. Субъектность пирамид в конце концов уничтожила древний Египет, превратила богатейшую и плодороднейшую страну в пустыню, в прямом и переносном смысле.

И я вспоминаю, будто это случилось очень давно, слова египетской пирамиды, которые принял за свою поэтическую фантазию, за метафору. Пирамида обращалась к Братской ГЭС.