Проба на излом

Вертолет обогнал движущееся пятно, забрал влево по пологой дуге и проскочил просеку ЛЭП-500. На проводах одной из опор примостились двое монтажников. Завидев вертолет замахали руками, то ли приветствуя, то ли предупреждая.

– И здесь они, – цедит Второй.

Вертолет пролетел дальше и завис.

– Ну, Ваня, давай, – сказал Второй, крепче ухватившись за скобу, будто это как-то могло помочь в опасном маневре. – Тютелька в тютельку.

Пилот беззвучно выругался. Машина пошла к земле. Когда до поверхности оставались считанные сантиметры, Второй отстегнул ремни, открыл дверцу и спрыгнул, инстинктивно пригибаясь, словно винты могли его задеть. Отбежав от вертолета, он повернулся и махнул рукой. Машина опустилась на колеса.

Дятлов перебрался через бурелом и очутился в полумраке леса. Шум винтов заглушался звуками тайги – скрипом стволов, шуршанием ветвей. Сделав еще несколько десятков шагов, Дятлов окончательно перестал слышать ждущую его на проплешине машину. Зато в привычный таежный шум теперь вплетался треск, будто кто-то доставал из коробка спички и ломал их. Дятлову вспомнились мальчишки, которые подбирали обгорелые спички и, зажав их между большим и указательным пальцами, устраивали сражения – чья спичка прочнее на излом.

Расстегнул воротник гимнастерки, вдохнул глубже, словно собираясь нырнуть, и побежал в направлении источника звука. Несколько раз останавливался, прислушивался, ощущая, как почва содрогается все сильнее и сильнее, а некто уже не ломал спички, а все громче и громче хрустел ветвями, точно крупный зверь, перепрыгивающий с дерева на дерево. Росомаха, например. Дятлов перешел на шаг, положил руку на кобуру, но тут же вспомнил, что предстоит увидеть, и усмехнулся. Пистолет здесь не помощник. И даже автомат. И вообще, не его дело пытаться остановить объект. Его дело увидеть и оценить опасность. А для этого нужно мастерство скрадывания. И смелость. Которая хоть города и берет, но в данном случае всего лишь заставляет двигаться навстречу тому, от чего хочется бежать без оглядки.

Внезапно огромная, в несколько обхватов сосна наклонилась, оглушительно треснула, змеистая щель протянулась от корней до вершины, дерево застонало и стало медленно заваливаться, хватаясь зелеными иглистыми лапами за соседок. А в образовавшийся промежуток уже протискивалось огромное, бурое, колышущееся. Дятлов упал в густую поросль папоротников и замер.

Наклонилась другая сосна, с таким же грохотом переломилась, а за ней третья, четвертая. Земля сотрясалась, Дятлов сильнее вжимался в нее, бормоча. Окажись поблизости некто, умеющий читать по губам, он бы прочел:

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… вот тебе, бабушка, и… вот тебе…

А потом Дятлов разжал пальцы, сцепленные на затылке, будто столь эфемерная преграда могла хоть как-то защитить голову, приподнялся и посмотрел.

Медведь.

Медведь брел по лесу.

Медведь колоссального размера брел по лесу, тяжко опуская лапы на стонущую землю и крутыми боками ломая деревья на своем пути. В бурой шерсти его застряли обломки ветвей, и казалось будто он сам порос лесом, как гора, что недвижимо стояла тысячи и тысячи лет, пока ей не взбрело в каменную башку тронуться с места.

Но даже не размер чудовища поразил Дятлова. Его глаза. У медведя были человеческие глаза. И их взгляд был ему знаком.

Наймухин

– Ты – дитя патронажа? – Иван Иванович посмотрел внимательно. – Не бойся, я человек осведомленный.

– Зачем тогда спрашиваете?

– Хочу понять, с чем имею дело, – он улыбнулся, стряхнул сигаретный пепел вниз, в турбинный зал. – И можно ли с этим вообще иметь дела.

– Дитя патронажа, – признаюсь. – Личное дело содержится в узкой версии «Пурпурной книги». Начальная стадия синдрома угнетения разума, поэтому регулярно получаю инъекции «парацельса». Знаете, что такое «парацельс»?

Иван Иванович не ответил. Он сгорбился над низенькими перилами, огромный, старомодный в двубортном пиджаке чиновного покроя. Собраюсь уходить, но он прервал молчание:

– Подожди. Еще есть время.

Невольно смотрю на часы. Стрелка не двигается. Встряхиваю, прикладываю к уху. Тишина. Вот она – именная награда от начальства.

– Не сломались, – сказал Иван Иванович. – Таково свойство этих мест. И вообще всех ударных строек коммунизма. Время течет иначе. А порой совсем останавливается, удерживаемое плотиной. Иначе как бы мы перевыполняли поставленные планы и сдавали пятилетки досрочно?

Непонятно – шутит или всерьез.

Внезапно захотелось. Попробовать вместить его личность. Втиснуть подобное величие в убогую душевную оболочку. Сколько ему? Шестьдесят с коротким хвостиком? В таком возрасте мужчины падки на молоденьких.

Он достал очередную сигарету, резко повел ею в воздухе, отчего вспыхнул огонек, и ее кончик затлел. Глубоко вдохнул, выдохнул дым. В груди заклекотало.

– Хотите здесь? – покорно спрашиваю. Покорность – все. Умный, умный Дятлов. Хитроумный Дятлов.