Проба на киллера

— Ты наверняка знаешь, из-за чего Митрофанов полез? — спросил Брянцев.

— Ну, я при этом не присутствовал…

— И я тоже. Поэтому не могу сказать, сам Алик полез в петлю или его в нее втолкнули.

— Думаете, Щеглов мог?.. — оперативник неожиданно остановился, и струйка воды с зонта слилась ему за шиворот.

— Щеглов или еще какое-то третье лицо — не знаю, — сказал Брянцев.

Некто Мистер Икс

Брянцев проснулся среди ночи от шума дождя. А может, оттого, что увидел нехороший сон: будто расхаживал он по квартире Митрофанова и что-то искал: впрочем, пробудившись, он тотчас сообразил, что именно искал: обрезки веревки, из которой были изготовлены петля и удавка.

Он с нежностью погладил теплое плечо Нины, которая тихонько посапывала рядом, затем осторожно приложил руку к ее животу. Прислушался. «Нет, рано еще», подумал он.

Шкварчали по мокрому асфальту шины. По потолку скользили полосы света.

…Куда же, в самом деле, подевались остатки веревки? Самому Митрофанову навряд ли пришло бы в пьяную голову, перед тем как сунуть ее в петлю, позаботиться о сокрытии улик. И вообще зачем ему было думать об уликах?

В уничтожении следов преступления мог быть заинтересован только кто-то третий. Тот, кто задушил обоих и убийство Митрофанова имитировал как самоубийство. В практике такая имитация случается. Хотя и редко.

Но тут опять закавыка: и убийце в этом случае также незачем было уничтожать обрезки веревки. Как раз напротив: убийце следовало оставить их на видном месте. Если он действительно инсценировал самоубийство Митрофанова. Ведь в этом случае инсценировка выглядела бы убедительней.

«Бредятина!» — подумал Брянцев и повернулся набок, надеясь еще поспать. Однако не заметил, как снова оказался на спине, с закинутыми за голову руками. Жена и дочка спокойно себе спали, а он решал головоломку с обрезками веревки.

Не располагая ни вещественными доказательствами, ни результатами экспертиз и зная, что не позднее второй половины наступающего дня станет точно известно, покончил Митрофанов самоубийством или его хитроумно убили, Брянцев невольно продолжал думать над тем, что случилось вчерашним днем.

…Митрофанов мог загодя подготовиться к убийству Квасовой: отрезать кусок нужной длины от чьей-нибудь веревки во дворе дома. Но глупо предполагать, что он мог заодно прихватить и второй кусок веревки — для себя.

«Бредятина!» — снова подумал Брянцев.

И вернулся к предположению о двойном убийстве. Можно, конечно, допустить, что убийца принес с собой уже готовые петлю и удавку. Но заранее спланировать имитацию самоповешения… Не только в практике, но даже и в специальной литературе не встречалось Брянцеву ничего похожего. Помимо того, что тут требуется соблюдение исключительной аккуратности, недюжинной силы и непременно навыка, все старания убийцы наверняка окажутся напрасными: опытному криминалисту ничего не стоит установить — по целому ряду признаков, — в действительности ли совершено самоубийство или жертва была умерщвлена еще до того, как на шею трупа накинули петлю. Так что опытный убийца навряд ли решился бы на такое. А в данном случае убийца — если это убийство — явно не новичок… И что выходит? Все та же бредятина…

Ну вот теперь все окончательно запутывалось. Кажется, на фоне двоих подозреваемых обозначилось — обозначилось-таки! — некое третье лицо. Пока что безликое, бесплотное и безымянное, однако способное развалить все дело об убийстве Полунина. Единственный известный поступок этого лица не поддается пока объяснению. И поддастся ли?..

В этот момент Брянцев осознал, что проснулся он не от увиденного во сне, а от тупой боли. Словно кто-то уперся палкой ему в грудину и давит, давит, сильней и сильней. Вначале, при пробуждении, боль эта не слишком беспокоила, и он не обратил на нее внимания, но она все усиливалась и когда стала совсем уж нетерпимой, Брянцев не на шутку испугался. Подумалось: «не инфаркт ли?». Да, страшно стало. Не за себя. За дочку и за жену. Но первая мысль была не о них, а… Уже потом он поразился этому, когда все прошло… Прежде всего ему подумалось о крохотном существе, которого он не знал еще, которому было не больше пяти месяцев и которое вдруг при его, Брянцева, мысли о собственной близкой смерти (мелькнула, мелькнула такая мысль!) вдруг оказалось дороже и ближе всех на свете.

Прекрасно понимая, что при инфаркте надо лежать, он, тем не менее, встал с постели и, не включая света, чтобы не разбудить Нину и дочку, принялся рыться в тумбочке, где лежали кое-какие лекарства. Ничего похожего на валидол не попадалось под руку. Зато стало ясно, что это никакой ни инфаркт. Для пущей убедительности сделал несколько приседаний. Пощупал пульс. Как будто в порядке. Но боль не отпускала, и он снова стал шарить в тумбочке.

— Ты что ищешь? — заспанно спросила Нина. Разбудил-таки!

Пришлось сказать. Она сбросила одеяло, присела перед тумбочкой и сама пошарила в ней при свете уличного фонаря.

— Валидола у нас, кажется, нет, — сказала она, поднимаясь с корточек. — Вот выпей валерьянки. Пойдем на кухню, я сама накапаю!