Проба небес

— Если бы один молодой человек решил бы сделать мне предложение стать частью его… жизни, то я бы не отказалась. Пусть даже и в составе гарема. Но как сказать такое, если не с глазу на глаз?

Буднично произнесённое признание не особо удивило. Правда, я никак не мог отделаться от ощущения, что Клариссе нужно что-то ещё, а не только близкие отношения. Вот только измыслить, что же такого есть у меня и нет у неё, притом, что ей это очень хочется, я решительно не мог. Пока не мог. Это-то и напрягало.

— Кхм. Благодарю за честность. Но разве ты не христианка?

— Католичка. В детстве крестили.

— И, невзирая на это, ты готова стать частью нашего… коллектива?

— Крещеный не значит верующий, а я отнюдь не ханжа. Но ответь мне прямо — ты сможешь принять меня такой, какая я есть? Или без шансов?

Мнения разделились. Тело жаждало удовольствий, непрозрачно намекая на доступную близость (Нам дадут!), а вот разум считал поспешность ошибкой. Ведь не только я получу права на неё, но и она на меня. А это чревато осложнениями. Внутрисемейного, скажем так, характера.

— Думаю, после всего, что мы наговорили друг другу, делать подобные заявления рановато, не находишь?

Состроив виноватую моську, та запричитала.

— Прости меня Ичика, но должны была понять, что ты за человек. И если хочешь, то я готова делом загладить свою вину, — с этими словами она плавно перетекла с кресла на кровать, после чего призывно провела рукой по покрывалу. Это был даже не намёк, это предложение.

— Вот-вот! Манипулировать это ты запросто, вот только зачем мне такое счастье в доме?

— Я не шучу, Ичика, я действительно готова.

— Охотно верю. Но советую не обещать мне райское блаженство, а ответить прямо.

— Скажем так, в тебе скрыт огромный потенциал, и я была бы не против помочь тебе раскрыть его.

— А личные отношения идут приятным дополнением, так что ли?

Радостно всплеснув руками, Кларисса наградила меня ворохом ярких эпитетов, касательно моего ума и сообразительности. Но лесть не для меня. За сим, обещав подумать, я откланялся.

Потенциал ей подавай. Ишь ты!

Топая к себе, я прикидывал, как бы половчее сообщить девчонкам, что их переезд уже предопределён, и отчего-то параллельно закралась мысль, — а не уведомить ли Сашу? Пусть, так сказать, пропесочит не в меру проницательную хитрюгу. Но позже решено было отказаться, ведь со стороны это будет словно я прячусь за спину дорогой мне женщины.

Уж лучше сам… проконтролирую. А если действительно что — то пусть крайним буду только я. Надеюсь, Кларисса поняла, что я ни разу не шутил.

Спустя пару минут, как стихли шаги недавнего гостя, Кларисса Пассаторе, закрыв глаза, окунулась в глубину размышлений…

Разматывая клубок воспоминаний, она с досадой отмечала, насколько близко удалось соприкоснуться с тем, что выражается ёмким словом фиаско. Неоправданно близко, чего уж там. И ведь, казалось бы, есть опыт, знания, способности, но стоило увидеть объект желания на расстоянии руки, как здравый смысл взял отгул. Хотя все могло быть несоизмеримо проще. Неукоснительно придерживайся стандартного протокола общения, подразумевающего вежливое дружелюбие, и не появилось бы даже намёка на конфликт.

Но нет!

Захотелось, понимаешь ли, прозондировать объект знакомства вглубь, вызвав в нем эмоциональный отклик на резкий раздражитель.

Результат превзошел ожидания.

Стоило только намекнуть ему о разоблачении, как вместо глухого отрицания, либо отчаянной попытки договориться (наиболее ожидаемых реакций), мигом напоролась на ультиматум. Да такой, что игнорировать не получилось бы чисто физически.

И в момент, когда крепчайший полированный дуб, по обе стороны от её висков, превращался в бесполезное крошево, на неё глянуло… нечто. Казалось — еще секунду назад во взгляде Оримуры-младшего читалась лишь досада от безвыходного тупика, а в следующий миг взор ярко-карих глаз затопляет настолько людоедская злоба, что сердце, вздрагивает под ледяными когтями страха, а во рту появляется непрошеная сухость. Словно весь мрак из глубин его души собрался воедино, дабы воздать потревожившему его.

Яростное безумие, рвущееся из собеседника, не признавало границ и условностей, оно хотело убивать и пожирать. Но когда уже казалось, что за звенящим шепотом недвусмысленных обещаний неизбежна кровавая развязка, то хищное нечто внезапно уходит вглубь (как камень в прудовую ряску), уступая место главному жильцу.

От таких перемен, насквозь светской психологине пришло на ум совершенно не характерное ей слово — Одержимость. Правда, в дальнейшем всё было на удивление тихо-мирно, напоминая домашние посиделки. Кларисса умела делать выводы. И доброжелательно одаривая собеседника откровениями, часть из которых были фамильным достоянием, удалось получить главное — направление поиска. Необъяснимость исчезла, когда высказанное в запале признание приоткрыло занавес на трагедию прошлого. Необычный выверт вполне мог быть защитной реакцией психики, но теория без практики никуда, а значит — надо копать.