Проблема эстетического отношения

кроме обмена информацией (понимаемой в том смысле, в каком мы говорили о семантической информации) «о предметах и явлениях реального мира». Это естественно, ибо задача семиотики и заключается в исследовании структуры сообщения, в изучении организации его материальных носителей с целью передачи информации о предметах и явлениях объективной действительности. Однако, как мы пытались показать

выше, не говоря уж об общении материальном, даже в идеологическом

плане одной передачи сведений об объективной действительности совершенно недостаточно для организации целенаправленных совместных

действий коллектива – наличие информации об объекте действия еще не

обеспечивает самого действия. Такая ограниченность, обусловленная

предметом семиотики, и определяет безуспешность попыток выяснить

сущность искусства с позиций этой науки.

Естественная агрессивность молодой науки, не определившей еще

окончательно свой предмет и претендующей на всеохватываемость

своей сферы приложения и универсальность своих методов, необходимо приводит к включению в сферу действия семиотики также и искусства. Ограничение понимания общения между людьми передачей

сведений, материальным агентом которой является знак, ведет к такому расширению этого последнего, что под него попадает едва ли не

любое явление. При этом имеются в виду не только искусственные

предметы, специально созданные (или используемые) человеком для

общения с другими людьми, – об этом и говорить нечего, – но и «природные» явления: «Звон стекла говорит нам о том, что окно разбито,

хотя мы не видим разбитого окна. «Нет дыма без огня» – говорит пословица. Дым является естественным знаком огня. Смотря из дома на

прохожих, которые кутаются в свои пальто, мы узнаем, что на улице

холод. Это тоже естественный знак, знакиндекс»172.

Дым – «естественней знак» огня; ну, а сам огонь, очевидно, «естественный знак» интенсивной реакции окисления? «Естественным знаком» огня является также тепло, выделяемое при этой реакции, световое излучение и т.д., то есть все те явления, в которых отражается

сущность объекта – «денотата». Чтобы «естественный знак», знакиндекс мог обозначать денотат, необходимо знать, что между ними

существует связь, притом не однократная, не случайная, не условная, а

закономерная. Мы не уславливаемся о его значении, а сведения о связи

«знак-денотат» получаем в ходе общественной практики. Отсутствие

172

Кондратов А. Язык ли искусство? // Знание – сила. – 1963. – № 5. – С. 1.

208

ПРОБЛЕМА ЭСТЕТИЧЕСКОГО ОТНОШЕНИЯ

сведений о такой связи делает обозначение невозможным. Таким образом, мы благополучно перешли из области семиотики в область гносеологии: понятия знака-индекса (знака-признака, по другой терминологии) и его денотата оказались идентичными (по крайней мере с точки зрении структуры) понятиям явления и сущности.

Это только один пример случая безграничного расширения сферы

семиотики, имя же им – легион. Ясно, что если знаком можно называть

все, что угодно, то и искусству тут не может быть никакого снисхождения. Потому-то семиотики и не сомневаются в знаковой природе искусства, и не особенно тратят силы на доказательство этого для них

само собой разумеющегося положения. Их усилия направлены на другое, а именно, на определение специфики этой системы знаков, отличающей ее от других знаковых систем, на то, чтобы найти ее внутренние закономерности, законы, по которым в ней строится сообщение.

По нашему мнению положение о знаковой природе искусства, о том,

что искусство по своей сущности есть своеобразный язык для передачи сведений об окружающей действительности, не соответствует реальному положению вещей. Однако прямое отрицание знаковой природы искусства не дало бы никакого результата – ему не на что опереться. Так как доказательств знаковой природы искусства не существует, то отрицание таковой было бы столь же голословным, как и ее утверждение. Поэтому нам придется идти другим путем. Мы рассмотрим,

вопервых, являются ли характерные особенности искусства как «языка» только признаками его специфики, и не ставят ли они под сомнение

саму «знаковую природу» искусства; вовторых, является ли искусство

вообще системой знаков (то, что оно использует знаки – бесспорно).

Отрицательный ответ на любой из этих вопросов лишает семиотику

права на решение одного из основных вопросов эстетики – вопроса о

сущности искусства, не мешая, впрочем, ее применению для конкретного искусствоведческого анализа художественных произведений.

Итак, если мы признаем, что искусство представляет собой систему

знаков, то возникает вопрос об определения специфики этой системы,

об определении тех ее характерных особенностей, которые отличают

искусство от остальных знаковых систем, обеспечивая его качественную определенность. Ч.Моррис, первым определивший искусство как

язык, первым же столкнулся с необходимостью ответить на этот вопрос. И, надо отдать ему должное, сделал он это так, что дальше конкретизации и всяческих модификаций различных его положений защитники «знаковой природы» искусства по сути дела не пошли.