Проблема эстетического отношения

По мнению Ч.Морриса искусство представляет собой результат дифференциации внутри «естественного языка», целью которого было мак-

209

Л.А. ГРИФФЕН

симально приспособить «формы изложения» к характеру передаваемой

информации173. В искусстве реализуется «эстетическая форма изложения». «Под «эстетической формой изложения» подразумевается особый,

специализированный язык произведений искусства (поэма, картина, музыкальная пьеса)», применяемый людьми для того, «чтобы живо отобразить то, что они ценят»174. Таким образом, искусство есть язык для передачи ценностей, что и составляет его специфическую особенность, отличающую его от других «форм изложения», в частности, научной.

«Ценностные качества являются объективно сравнимыми качествами предметов, и, имея с ними дело, эстетическая форма изложения

имеет дело с тем же миром, с которым связана наука и техника… Но,

тем не менее, тип изложения здесь отличен, ибо показ ценности

нельзя смешивать с заявлением о ценности: наука также может делать заявления о ценности, как и почти обо всем другом. Искусство

же не делает – разве случайно – заявлений о ценностях, но представляет их для непосредственного восприятия; это не язык о ценностях,

а язык ценностей»175. Но для того, чтобы представить ценность непосредственно, произведение искусства само должно иметь положительное ценностное значение: «Произведение искусства есть символ,

обозначающий ценность или ценностную структуру, о которой шла

речь, но он имеет ту особенность, как изобразительный символ, что,

несмотря на общность отношения, ценность, которую он обозначает,

заключена в самом произведении, так что, воспринимая произведение искусстве, мы воспринимаем непосредственно и ценностную

структуру, и нам незачем иметь дело с другими вещами, которые эстетический символ мог бы обозначать»176.

173

Ч. Моррис различает как формы изложения науку, искусство и технологию, что можно в известном смысле поставить в соответствие контовскому делению познавательных

способностей души на три части.

174

Морис Ч. Наука, искусство и технология. – С. 341.

175

Там же. – С. 344.

176

Там же. – С. 343. Кстати сказать, такой отрыв знака от обозначаемого может идти гораздо дальше. Крайнее направление такого процесса нашло выражение у Ю.Лотмана. Он

считает, что в некоторых случаях знаки могут иметь значение без соотнесения их с

внешними системами. В этих случаях «их значение будет иметь реляционную природу –

оно будет выражать отношение одних элементов системы к другим… в общесемиотическом смысле вполне можно представить себе системы с именно такой природой содержания знаков. К ним, видимо, можно отнести математические выражения, а также непрограммную и не связанную с текстом музыку. Конечно, вопрос о значении музыкального знака сложен и, видимо, всегда включает связи с экстрамузыкальными реальными

и идейно-эмоциональными рядами, но безусловно, что эти связи носят значительно более факультативный характер, чем, например, в языке, и мы не можем себе представить,

хотя бы условно, чисто музыкальное значение, образуемое отношениями звучащих рядов, вне каких-либо экстрамузыкальных связей» (Лотман Ю. О проблеме значений во

210

ПРОБЛЕМА ЭСТЕТИЧЕСКОГО ОТНОШЕНИЯ

Развитое здесь (а также в других работах Ч.Морриса) представление

вызывает возражение только в одном пункте, но этот пункт имеет фундаментальное значение, и заключается в применении понятия «ценность». Приняв вместе с Ч.Моррисом то важное положение акслологии,

что существуют явления, определяемые как ценность, которые сами по

себе важны для человека, мы неизбежно должны согласиться и с тем,

что в процессе общения необходима их репрезентация, и при том таким

образом, чтобы они не потеряли своих ценностных свойств. Вполне естественно, что для этих целей понадобилась специальная система знаков

– искусство. Решается также и вопрос, представляющий практически

непреодолимую трудность для всех почти определений искусства – почему произведение искусства должно обязательно обладать эстетическими качествами. Действительно, если эстетические качества присущи

ценностям, то вполне понятно, что художественное произведение, непосредственно представляющее их, также должно ими обладать – иначе

мы получим не саму ценность, а только «заявление» о ней.

Но мы не можем принять бытующее в буржуазной аксиологии туманное представление о ценностях. «Характерно, что столпы прагматизма

Джемс и Пирс, много и охотно разглагольствуя о ценности, избегают ее

конкретного определения. Уходит от этого и Дьюи. Кроме самых общих

выражений о том, что «ценным является все полезное», Дьюи не приводит никаких серьезных определений своего понимания полезности»177.

Мы видели выше, что в нашей философии также не существует удовлетворительного определения ценности (тот же лейтмотив: ценность все

то, что полезно). Таким образом, несмотря на всю логичность построений Ч.Морриса, из-за сомнительности исходных посылок мы не можем

принять его решение вопроса о специфичности искусства как «языка»178. Посмотрим, как решают этот вопрос наши семиотики.