потом махнул рукой и сел». Так Тятя снова стал начальником цеха. Но между
этими событиями, в период своей работы на «лёгком труде» старшим
мастером, Анатолий Иванович совершил запомнившийся мне подвиг, хотя я
лично и не был его свидетелем.
Директор упросил Тятю перейти на работу в цех №4, стать на этой
проклятой печи старшим мастером и, наконец, заставить печь работать. В
этом Григорьев отказать директору не мог, он взял под своё управление печь, и недели через две она уже прекрасно работала, её укрыли сводом, и она
продолжала прекрасно работать уже без Тяти. Мне, естественно, было
интересно, что именно делал Григорьев, какие технологические приёмы
применял, и я спросил об этом у начальника цеха.
- Тятя пришёл утром, заставил всех плавильщиков в бригаде этой печи
взять шуровки и долбить ими колошник. Пока стоял рядом, они работали, потом куда-то отошёл, они сели. Тятя возвратился, схватил лопату и с
матюками начал лупить лопатой по спине одного, другого. Они тоже с
матюками взяли шуровки и снова встали к печи. И так Тятька несколько
суток без перерыва стоял возле печи и заставлял всех работать до упаду. И
печь пошла...
Почему такие выходки прощались А.И. Григорьеву? Его боялись как
человека или начальника? Ни в меньшей мере! Во-первых, на печи уже
перепробовали всё, что можно, и все если и не понимали, то чувствовали, что
та тяжёлая работа, которую заставляет делать Тятя, - это единственный
оставшийся путь к исправлению работы печи, а, следовательно, к более
лёгкой работе в недалёком будущем и к существенно более высокой
зарплате. То есть, все понимали, что Тятя старается ради них. Во-вторых, рабочие Тятю хорошо знали, знали, что он не уйдёт с печи, пока печь не
заработает, что он будет сутками тут работать, будет стоять возле них и
показывать, куда надо бить, сам хватать шуровку и показывать, как именно
надо пробивать, разве что прикорнет часок где-нибудь тут же, у печи. А
значит, он вот так - если нужно, то и лопатой по спине, - заставит работать
все четыре печные бригады, а это для русского человека самое главное – все
будут делать одинаковую работу! Теперь уже не обидно, теперь уже никакая
работа не страшна. Ну, а то, что она очень тяжелая, то для русского
работника не имеет особого значения, – лишь бы она была для всех