Проблемы теории государства и права

Этот вариант поведения был карикатурно воспринят в СССР в период тоталитарного правления. Всем нам памятен процент участвовавших в бессмысленных выборах. В обстоятельствах советской власти видимая активность практически на все сто процентов соответствовала внешне никак не проявляемой политической апатии.

Сегодня же, когда, казалось бы, вовлеченность граждан в политику и даже в правовые процессы неслыханно увеличилась, градус реальной, осмысленной, политической активности не столь уж и высок.

В принципе, если "индекс участия" колеблется в пределах от 50% до 60% - это вполне нормально. По наблюдениям классика американской политологии Д. Истона, для поддержания стабильности политической системы достаточна активность 3% граждан, остальная часть электората может быть апатичной или - в минимальной степени - оппозиционно настроенной[608]. Мнение, на наш взгляд, отнюдь не бесспорное, в чем-то парадоксальное, более того - отдающее элитарностью, если не снобизмом.

К тому же, если, скажем, определенный процент избирателей уклонился от голосования, это не означает, что все остальные представители электората политически активны: внешне активные граждане могут быть внутренне апатичны. Здесь мы должны учитывать влияние самых разнообразных факторов - от давления на избирателей до желания "быть такими как все", чтобы вписываться в русло так называемого институционального, т.е, конформного, общепринятого поведения. Система требует от индивида, который хочет сохранить свое собственное политическое благополучие, поддержания существующего статус-кво, уравновешенности и бесконфликтности в поступках. Опыт августа 1991 г. позволяет сделать вывод о том, что советский человек приучен к быстрой перемене политических установок и обладает тонким политическим чутьем. Лояльность по отношению к одному режиму молниеносно заменяется полным безразличием к происходящим переменам или лояльностью к новому режиму.

Индивид всецело зависим от системы, пусть даже эта система каждые полгода видоизменяется. Более того, он нуждается в признании системой своих заслуг и стараний. Стремление к самоутверждению становится одним из главных импульсов политически конформного поведения[609]. Модель поведения внешне включенного в политический процесс индивида была сконструирована в рационалистическом духе еще И. Кантом. "Допускается... не активное сопротивление..., а лишь негативное... Разрешается иногда не уступать требованиям исполнительной власти, которые она необоснованно считает необходимыми для государственного правления; если бы народ всегда уступал им, то это было бы верным признаком того, что он испорчен"[610].

Если государство, по мысли Канта, не соответствует строго правовому идеалу, то допустимо внешнее повиновение при внутреннем неучастии. К этому во многом сводится одно из центральных понятий кантонской философии права "легальный образ действий".

Внешнее участие при внутреннем безразличии - разновидность социальной адаптации. "Статичная адаптация" связана с необходимостью "вписаться в политический пейзаж" общества для нормального существования в нем, "динамическая адаптация" вызвана страхом перед властями и правоохранительными органами[611].

Подобная модель поведения предполагает отправление "позитивных ритуалов" (Д. Истон)[612], позволяющих нормально существовать в политической системе.

Индивид придерживается социальных стереотипов той или иной социальной группы. Конформизм заставляет его разделять идеологию группы. Формированию конформных социальных стереотипов в сознании людей способствуют ангажированные властью средства массовой информации. В итоге отчуждение гражданина от политики и самостоятельного мышления усиливается.

Групповая идеология пронизывает все сферы жизни человека. Своеобразная групповая идеология есть и в семье, и в обществе, в любом социальном образовании, способном до известной степени "погасить отчуждение".

Странным образом высокая политическая культура почти всегда связана с политической апатией, выражением предельной степени политического отчуждения. Индивид, обладающий знанием о политике, обо всех ее подводных камнях и неприглядных сторонах, об идеальном образе нормальной политики, нередко становится политически апатичным человеком. В России политическая апатия приходит куда раньше политической культуры. Неверие в демократию у нас имеет свои основания. На Западе же заведомая убежденность в неотработанности и никчемности демократических механизмов, парламентской процедуры вызывает политический цинизм едва ли не повсеместно. Ведь проблема участия находится в прямой зависимости от возможности реализовать позитивный политический потенциал отдельного человека. Так вот, если "западник" не верит в реальность участия, то его веру в стабильность системы это неверие не колеблет. У изверившейся части россиян - иное: их слишком часто обманывали.