Пробуждение

Пепеляев молча уставился на хозяина дома, осмелившегося вслух высказать мысль, которая терзала его самого. Он невольно вспомнил о лейтенанте Соловьеве, с которым свела его эмигрантская судьба на острове Квельпарт, где застрял морской офицер со своим кораблем «Магнит». А после того как Соловьев выгодно продал судно китайским мореходам, Пепеляев вступил с ним в пай и с тех пор поддерживал дружеские отношения с бывшим лейтенантом. Захватив часть Охотского побережья, генерал выделил компаньону рыболовные угодья и участки в районе Командорских островов для охоты на морских котиков. На деньги, приобретенные от продажи военного транспорта, Соловьев купил парусно-моторную шхуну «Святой Михаил», укомплектовал ее частью команды «Магнита» и стал промышлять охотой на пушного зверя у берегов своей бывшей родины.

Генерал Пепеляев чувствовал себя неуверенно на побережье Охотского моря; отрезанный от внешнего мира огромными водными пространствами, он не имел под руками судов, годных для дальнего плавания. Еще осенью Пепеляев приказал Соловьеву своей генеральской властью прибыть с Командоров в Аян на шхуне, как только получит но радио закодированный сигнал. Все свои расчеты в случае краха Якутской операции Пепеляев строил на том, что сумеет благополучно выбраться из порта Аян на судне «Святой Михаил».

За время пребывания генерала на побережье для него реквизировали немало пушнины у таежных звероловов, якобы предназначенной для военных нужд. В цивилизованной стране такое богатство равноценно золотому запасу, на который можно приобрести немало оружия либо жить припеваючи. Пепеляеву припомнились последние дни отступления Колчака к Иркутску вместе с золотым запасом России. Когда эшелон проходил вблизи китайской границы, кто-то из штабных генералов предложил «верховному правителю» бежать с частью российского достояния через недалекую границу в Китай. «Русскому адмиралу не нужно русское золото», — заупрямился Колчак. «Поживи Александр Васильевич с годик в Харбине, как мыкался там я, не стал бы с таким пренебрежением отмахиваться от уймы богатства, которое само плыло ему в руки», — подумал о «верховном» генерал Пепеляев.

— К сожалению, Ариф Арифович, ратное счастье переменчиво и разное может приключиться на таежной военной тропе древних охотничьих племен, — после продолжительного молчания молвил генерал. — Быть может, Джон Гудселл станет нам с вами якорем спасения.

— Вот тогда-то вы и помянете добрым словом аянского мехоторговца Арифа Арифовича Киштымова, — заключил хозяин дома, отодвинув подальше от себя тарелку с тонко нарезанным нежно-розовым лососем. — Та пушнина, которую по моему настоянию отчуждали от себя местные заготовители, ой как вам понадобится в Америке. Сможете до глубокой старости безбедно прожить на чужбине.

Закончив с едой, Пепеляев поднялся и широкой вальяжной походкой направился в пушно-меховой лабаз, примыкавший к дому Киштымова. Нестарый еще, но огрузневший раньше времени богатый мехоторговец засеменил на коротких ногах следом за генералом.

Они прошли по узкой бревенчатой галерее и вступили в просторное помещение, срубленное из вековых лиственниц. На длинных вешалках отливали серебром и чернью связки соболиных, норковых, песцовых и лисьих шкур. Богатства эти радовали глаз генерала, согревали душу.

— И как вы полагаете, Ариф Арифович, сколько это может стоить сегодня в долларах на пушно-меховом аукционе в Нью-Йорке либо Лос-Анджелесе? — поинтересовался Пепеляев.

— Судя по цене прежних, проданных на американских аукционах партий нашей пушнины, тысяч семьсот, не меньше, — прикинул на глаз Киштымов. — Может, немного больше.

— Я бы желал, чтобы сумма нашей будущей прибыли округлилась, — улыбнулся Пепеляев.

— Понимаю, понимаю вас, ваше превосходительство, — одобрительно закивал Киштымов.

Довольный осмотром пушных лабазов, Пепеляев вернулся в дом. Там его ожидал подполковник Менгден, только что возвратившийся со шхуны фирмы «Олаф Свенсон».

— Передал ваше донесение прямо в руки капитану второго ранга Карташеву, Анатолий Николаевич! — доложил Менгден. — Денька через четыре его получит Михаил Константинович Дитерихс.

— Получит теперь, наверно, но вот наши дела не выглядят лучшим образом, — тяжко вздохнул Пепеляев. — Я уже сожалею, что так блистательно описал последнюю нашу викторию в этом донесении и обнадежил главу Земского собора. Что-то нет никаких известий от генерала Вишневского. Как там у него дела? Судя по времени, дружина уже должна пробиться к Якутску. Да и нарочный мог бы уже примчаться в Аян, на оленях.

— Да, известий от них мы не имеем вот уже скоро три недели, — подхватил Менгден.

— Это долгое неведение о делах Вишневского меня встревожило. — Пепеляев нервным движением отодвинул от себя чернильный прибор, вырезанный местными мастерами из моржового клыка, и плюхнулся в кресло.

Они молчали какое-то время. Пепеляев в горьком раздумье уставился в пространство, не замечая стоявшего в трех шагах адъютанта. Потом, как бы стряхнув с себя оцепенение, генерал произнес:

— Надо послать нарочных и все выяснить.