Пробуждение

— Да ить коротко оно только до погоста… На днях, тоже накоротке, встрел меня приятель ваш по комсомолии, Витька Важенин. Уважительно так поздоровался, обличье такое сурьезное напустил на себя, вид сделал, будто не помнит, как я его маленького сек за набег на мою бахчу. Остановил и говорит: «Что ж, дядя Евсей, дырку, что ли, тебе в ноздре сделать да колечко вздеть, чтобы на веревочке в колхоз повести». На извоз мой намекнул частный. Я сказал ему, что отсталый я алимент и ничего со мной не поделаешь. «А мы, — говорит, — с тобой ничего делать и не будем, а пришлем окладной лист…» Вот она, не токмо загвоздка, а целый гвоздь! Ну, скажи на милость, какой из меня промышленник, коли на овес коню не могу промыслить. Окладным грозит… А дело вовсе и не в этом.

— А в чем же?

— Не может того случая забыть. Витька-то теперя в верховодах, собрания в клубе открывает, речи всякие произносит. А как меня увидит, так зачешется у него местечко, на котором в седле сидят… Даже и отец его другой раз говорит мне: «Мало, Евсей, ты ему тогда всыпал…» Нос воротить начинает. Хорошо ему так баить, сам окладные выписывает. А мне, кабы знать, я бы тогда и талинки не сломил. Хрен с ними и с дынями!

Пришлось заверить Евсея Назаровича, что не пришлют ему окладного листа, потому что доходы его самые малые и обложению не подлежат.

На элеватор прибыли вместе со счетоводом Рукавишниковым.

Опухшего, небритого Кандалова привела жена — худенькая, в помятой соломенной шляпе женщина с кроткими серыми глазами. Пока проверяли документы и кассу, Кандалов, не выпуская из волосатого рта потухшей папиросы, молчал, угрюмо следил за желтыми костяшками счетов, быстро мелькающими под пальцами Рукавишникова. Наконец после всех подсчетов утвердилась цифра в 24 рубля 68 копеек. Это была недостача, которую сейчас же и погасила жена Кандалова.

Илья вышел на улицу. Близился вечер, померк блеск тихого осеннего дня, потускнели домишки, и лишь на высокой четырехугольной трубе элеватора еще лепилось неяркое солнечное пятнышко. Над приземистыми хатенками с глинобитными крышами таинственно возвышались обветшалые постройки старой золотоносной, теперь заброшенной шахты, где когда-то работал отец Савелия Буланова. Не верилось, что здесь пудами брали жильное золото.

Савелий поджидал Илью в своей сельповской лавке.

— Проходи! Проходи! — крикнул он. Подсобка при магазине, где сидел за кухонным столиком Савелий, была совсем маленькой — вмещала, кроме стола, железную солдатскую кровать, накрытую желтым одеялом. Помещение это служило и конторкой и спальней заведующего.

— Ну, как расстался с Изоткой? — спросил Савелий.

— Мирно…

— Кто это у вас додумался доверить такому забулдыге казенные деньги?

— В анкете не сказано, что он забулдыга и пьяница…

— Надо было не в анкету заглядывать, а знающих людей спросить. Нам он давно уж известен. В свое время спиртом на прииске промышлял. А вообще, ну его к черту, этого пьяницу. Тут мы сами начинаем полыхать со своей потребиловкой…

— Что значит полыхать?

— Кооператор, сам понимаешь, должен быть не Федька с редькой, а с башкой на плечах… Есть она и у меня, кое-чему научился за лето. Как тебе известно, заготовили мы с весны, то есть купили на ваши банковские денежки, поболее пятисот голов рогатого скота и пустили его в горы на жировку. Трава там медовая, пчелки пудами нектар собирают. Благодать для любой заморенной за зиму коровенки. Несколько дней тому назад получаю от волисполкома и райпотребсоюза распоряжение: пригнать скот и передать представителям Союзмяса. Конечно, можно было бы еще не торопиться с передачей, попасти месячишко. Быки и коровы прибавили бы в весе, но приказ есть приказ. Скотину велено гнать своим ходом в Уртазым. Это километров за сорок. С гуртом послал своего заместителя Александра Спиридоновича Губина — человека знающего, башковитого. Он все закупки вел и за нагулом следил, выгоны присматривал, сговаривал пастухов. А раз он покупал и холил скотинку, ему и продавать. Отправил я Спиридоныча и вроде бы успокоился, хотя у самого душа болит, ругал себя, что сам не поехал. Мало ли что!.. Так оно и вышло. Прочитай, какую он прислал сегодня телеграмму.

«Айдырля. Буланову.

Представители Союзмяса приеме скота безобразничают, хотят на глазах нас облапошить, занижают упитанность, нечестно уменьшают вес. Моей прикидке такая ихняя махинация принесет нам агромадный убыток. Все летит прахом, денег своих такой ситуации не выберем. Телеграфьте как быть.

Губин».