Пробуждение

— Простите, любезнейший! — вмешательство счетовода отрезвило его. Нахлобучив на косматую голову черную кепку, Гаврила быстро вышел.

— Гадкий человечишка! Говорят, он за вашей женой пытался ухаживать?

Что мог ответить ему Илья?

— Как ни странно, а в жизни бывает, что вот такие хлыщи нравятся женщинам. Почему, Илья Иванович?

— Не знаю.

Чтобы прекратить этот обидный разговор, Илья запер стол и ушел из конторы. Домой он шел не по центральной улице, а глухими переулками — мимо старых амбаров с рыхлыми, замшелыми тесовыми крышами, вдоль скособоченных плетней. Пройдя берегом реки, перемахнул через невысокий, реденький плетешок и очутился в своем огороде. Евгению увидел издали — она стояла у калитки и смотрела на улицу, по которой он всегда возвращался.

Стараясь не наступать на огуречные плети, он медленно перешагивал через них, обдумывая, как начать нелегкий для них обоих разговор.

Увидев его, Евгения пошла навстречу, растерянно улыбаясь. Пряча руки под белым передником, заговорила сбивчиво:

— Я жду тебя… Давно уж… А ты огородами… Знаешь, я так больше не могу… — Она всхлипнула и закрыла лицо передником.

— А мне, думаешь, легко? — Сердце его тревожно забилось. Илья мог простить ей любую глупость, лишь бы она поняла, какое страдание причиняет ему ее «маленькое» кокетство.

— Знаю, милый, знаю… Прости. Я виновата… И больше об этом ни слова! Хорошо?

— Ах, Женя, Женя!

Она подошла и привычно положила теплые руки ему на плечи. Вдыхая запах укропа, исходивший от ее пальцев, смешанный с запахом знакомых духов, тонкого аромата пудры, чисто вымытой кожи, Илья размяк.

— Тети Фени сегодня нет дома. Я приготовила обед сама. Ты уж не сердись, если что не так. Ладно?

— Ладно! Разве я когда сердился за еду?

— Нет, конечно! Сама не знаю, что говорю… У соседки истоплена баня. Может, сходить…

— Спасибо, Женя. С удовольствием.

— Слушай, Илья… Сдал бы ты этот свой револьвер. Я боюсь.

— Чего ты боишься?

— Мне кажется, что с этой твоей штукой добром не кончится…

— Тебе что, жаловались?

— Нет. Просто чувствую… А, ладно. Пошли обедать.

Взяв его под руку, она повела Илью в дом. Радуясь примирению, Илья съел и подгоревший молочный суп, и недоваренное мясо, даже вытащил из компота и сжевал твердые, как резина, груши. Однако спал в ту ночь беспокойно. Мучили страшные сны: будто потерял пачку казенных денег. И лежит она, перехваченная красной дымящейся ленточкой, возле глазастого остова бараньей головы, в пламенеющем утреннем свете.

«Горят денежки…» — Голова хихикнула и оскалила мелкие ровные зубы.

Илья хотел броситься, схватить, но руки и все тело не повиновались.

«Пошипят, пошипят да взорвутся…» — снова хихикнула голова.

«Как можно доверить такому разине столько денег?» — спрашивает Витька Важенин.

Нет уже тихого переулка. Вместе с пыльным у плетня подорожником исчезла и голова. Илья стоит перед начальником милиции Кайгородовым и дает ответ, как растратчик казенных денег. Рядом с ним сидят Витька и Андрей Лукьянович.

«Недавно он пил вино и стрелял ночью. Человека собирается убить. Надо отобрать у него револьвер, — говорит Витька. Илья знает, что это от зависти. — Женился и драмкружок забросил», — продолжает Витька.

«Омещанился», — поддерживает его Андрей Лукьянович и добавляет, что оружие нужно отобрать, комсомольский билет тоже.

Илья вскрикнул и проснулся.

— Что с тобой? — Рядом с его кроватью стояла Евгения. — Ты так стонал. Мне даже жутко стало. Наверное, сон нехороший видел?

— Да!

— Мало ли снится всякой чепухи. Спи.

Она прилегла на свою постель, положила голову на подушку и закрыла глаза.

Но ему уже было не до сна — вспомнилась непростительная забывчивость.

Не пересчитал деньги, не сличил остатка по кассовой книге… Сердце запрыгало. Он поверил в сон, что в кассе и на самом деле недостает одной пачки. Он хорошо помнил, как выкинул на стол и пододвинул Купоросному несколько пачек, и даже обратил внимание, что в сейфе остались аккуратно сложенные накануне разрозненные купюры и ни одной пачки из принесенных с почты. Их же было десять! Пять выдал Савелию, а четыре… Четыре ли?

Он вскочил. Одеваясь, дрожал так, словно его только что вытащили из проруби.

— Ты куда собрался?

— Мне надо в контору…

— Так рано?

— Я вчера не проверил кассу…

— Ну так что?

— Могут быть неприятности…

— Неужели в сон поверил. Глупости!

— Нет! Не глупости!

— Ты прямо псих какой-то! Выпей хоть молока. И не кури, пожалуйста, натощак.

— Ты тоже не кури, — напомнил он.

Шел он по утренней улице, как в чаду, и дивился обыденному в домах спокойствию.

Шумно распахнув настежь тяжелую дверцу сейфа, он сразу же убедился: той десятой пачки, что приснилась ему, в кассе не было. Он вывалил все деньги на стол и с каким-то тупым отчаянием пересчитал раз, другой, разложил все знаки по их достоинствам, но от этого они не увеличились.

Недополучил на почте? Передал кому-то? А кому? Если Савелию, то он бы давно вернул, привез бы еще ночью. Оставался Гаврила Купоросный. Помнится, что ему он пододвинул к краю стола четыре пачки. Как бы там ни было, все равно придется идти в контору и объясняться с этим отвратным типом.