Пробуждение

Он представил, как тот будет издеваться над ним. Даже думать об этом было противно. «Лучше полгода буду служить без жалованья. Если оставят на работе… А оставят ли?..»

Не уйти от разговоров с Андреем Лукьяновичем, Витькой Важениным. Как смотреть в глаза его отцу? А там из области нагрянут и ревизоры… От всех этих мыслей не хотелось не только на свет божий глядеть, но и жить. Сидеть одному в конторе стало невыносимо — потянуло с кем-нибудь поделиться своей бедой, посоветоваться. Но с кем?.. Конечно, с женой! Прежде чем запереть сейф, он еще раз проверил остаток, пересчитал на счетах приход и расход в кассовой книге — сальдо оказалось прежним.

Тихой знакомой улочкой он пошел в сторону больницы.

По заборам и крышам домов стелился золотистый, спокойный утренний свет. Просыпалась станица: кто-то звонко отбивал косу, во дворах гремели рукомойниками.

Дежурная сестра вызвала Евгению. Держась за перильца, она стояла на верхней ступеньке крыльца. Илье показалось, что за эти ночь и утро он как-то съежился, стал ниже ростом. Ни муж, ни банкир из него не вышли, а вот разиней он стал первосортным…

— Ну что? — спросила Женя и достала из нагрудного кармашка папироску.

— Сон, как говорят, в руку… — Илья протянул ей зажженную спичку.

— Не шути! — Она дунула и погасила спичку.

— Какие там шутки! Выть хочется…

— Погоди! Что за ерунда! — Она быстро сошла с крыльца и схватила его за руку. — Как это могло случиться?

— Так и случилось… Если бы вчера проверил кассу… — Он взял у нее из рук папиросу и затянулся, не чувствуя ни вкуса, ни запаха.

— Что бы тогда изменилось?

— Все-таки по горячим следам… — Жадно затянувшись, он вернул ей папиросу.

— Может, просчитался?

— Возможно…

— Ну что ты за мямля, господи! Ты же знаешь, кому выдавал деньги?

— Конечно, знаю. — Илья вспомнил, как взбесил его Купоросный, с какой злорадной, презрительной улыбочкой он клал в карманы пачки денег.

Оба долго и напряженно молчали.

— Ну что ты молчишь? — Она поднесла к губам папиросу. — А ведь все из-за твоей дурацкой ревности…

Не таких слов он ждал от нее.

— Погоди, не вешай голову! — желая поправить неловкость, сказала Женя.

Но Илья уже не слушал ее.

«Быстрее на почту! Деньги там… Конечно, он недополучил! Последние дни кассиры посмеивались над его рассеянностью, а вчера взяли да и подшутили…»

Предчувствие было настолько убедительным и сильным, что он ни на минуту не сомневался в благополучном исходе. С каждым шагом он внушал себе, что через несколько минут будет непременно держать деньги в руках.

— С полным встречаю! Здравствуйте!

Веселый, задорный голос Оли Башмаковой заставил вздрогнуть его.

— Здравствуйте, Ольга Евсеевна! — Обрадованный встречей, ответил он громко.

— Пусть Евсеевна… Когда вот так, первый раз назвали меня мои карапузы, я едва не прослезилась у всех на виду. Величают, как большую, а сейчас, озорники, Овсевной зовут… Я не обижаюсь. Хотела я стать возле плетешка и обрызгать вас водой, чтобы нос от нашего дома не отворачивали, чтобы не забывали. А вы изменились. Что с вами? Как живется у Фенюшки?

— Как живу? — Он хотел улыбнуться, но чувствовал, что улыбка получается жалкой. Нельзя было перед такими глазами ни лгать, ни лукавить. — Плохо живу, Оля…

— Плохо? Я ведь не из любопытства спрашиваю.

— Знаю. А у меня, понимаете, Оля… — Не сознавая, что делает, он вдруг рассказал ей о своей беде.

— Господи! — Она сняла с плеч коромысло и поставила ведра на землю.

Солнечный луч упал и окунулся в ведрах с водой, и она засияла радужным светом.

— И много денег?

— Тысяча.

— Тысяча! Это мое двухлетнее жалованье! — Оля быстро нагнулась, схватив кусок сухой глины, швырнула ею в кота. — Ух, злодей спиридоновский, совсем одичал без хозяина. Цыплят у матери таскает… Тыща! — Оля отряхнула руки. — Надо что-то придумать!

— Продам велосипед, баян, — сказал Илья.

— Баян? Баян продавать нельзя. Что вы! Лучше возьмите у меня все мои деньги. Нам, учителям, шкрабам, как нас называют, вперед заплатили за все лето. Правда, возьмите, Илья Иванович!

Она смотрела на него искренне и добро. От такого взгляда в горле защипало…

— А потом, знаете, что я еще думаю…

— Что?

— Найдутся ваши деньги.

— Почему вы так решили?

— Сердце подсказывает… А мы сегодня вас вспоминали, — не глядя на него, продолжала она.

— Добром или худом?

— Жалели…

— Не люблю, когда меня жалеют…

— Про вашу жену судачили… Только вы не сердитесь. Может, все это сплетни? Вы сами родились в станице, в нашем лампасном сословии, и знаете, какой у нас, у казачек, язык и телеграф беспроволочный… Как получите свою тыщу, заходите к нам с магарычом. Вместе с женой. И баян прихватите!

— С баяном можно, а вот жена…

— Мое дело пригласить. Прощайте!

Он хотел помочь ей нацепить на крючки ведра, но Оля сделала все сама, аккуратно и сноровисто.

«Как же я там, на Волге, не сумел разглядеть это чудесное жемчужное зернышко?»

С этой запоздалой мыслью и верой в удачу он вошел в помещение почты.