Пробуждение

— Вы смеетесь? Наверно, опять с обязательствами начудил?

— Еще как начудил! — Илья давно так не смеялся. Это была разрядка. Нисколько не осуждая себя за срыв, он радовался тому, что не спустил курок! Стараясь не думать о последствиях, Илья почему-то решил, что Купоросный жаловаться не станет — уж слишком мерзостно и трусливо он выглядел…

— Вам вот весело, а Гаврилыч даже не поздоровался. Он всегда казался мне таким импозантным, а тут мчится с растрепанными кудрями…

— Это у него сальдо — остаток былой импозантности.

— Почему былой?

— А черт его знает! Так мне, Николай Александрович, почудилось…

На душе было мерзко. Как защитить Женю от этой грязи? За ее судьбу и свою он испытывал не страх, а глубокую горечь. Несмотря ни на что потерять Евгению ему было бы нелегко.

Придя вечером на квартиру, он не застал Женю. Она снова взяла ночное дежурство. Сумерками он подошел к больнице, сел на лавочку в сторонке и стал наблюдать. Он видел, как Женя в белом халате высунулась из открытого окна. Облокотившись о подоконник, она на минутку задумалась, потом захлопнула окно и потушила в дежурке свет. Это немножко успокоило Илью.

Утром, не дождавшись жены, он ушел на работу.

— Она все время плакала, — сказала ему вечером Федосья. — Помирились бы, Илюша? Горько ей!..

Ему было тоже не очень-то сладко. На работу он пришел, будто с тяжелого похмелья. Выдавая представителям совхозов деньги, дважды просчитался. Хорошо, что люди оказались честные и вернули лишнее.

В середине дня приехал за ссудой Савелий.

— Ну как жизнь молодая? — спросил он весело.

Илья пожал плечами и ответил что-то невнятное.

— А ты, друг, с лица спал!.. Знаешь, какая у нас сейчас в полях красотища! Грачи по лугам важно шастают, на Урале сомы клюют пудовые, а у вас тут духота, пылища. Отдавай мне деньги и айда со мной на реку, переметик протянем крючков на полсотни. Бредешок найдется. Закатим такую уху!

Уехать сейчас было бы очень кстати. Дома обстановка была невыносима. Илья не мог уже видеть поджатые губы жены, вздохи и причитания хозяйки. Весь день он был рассеян, путал цифры, плохо вел записи в книгах, испачкал страницы главной.

Савелию причиталось 5000 рублей, и 4000 — по заявке райполеводколхозсоюза. Таких денег — после выдач совхозам — в сейфе не осталось, нужно было идти в сберегательную кассу за подкреплением. Попросив Савелия подождать, Илья отправился на почту. Знакомая пожилая кассирша отсчитала ему 10 пачек в плотной госбанковской упаковке — по 1000 рублей в каждой. Он сложил их в кожаную папку и обвязал веревочкой.

На улице было жарко. Прячась от солнца, он пошел по теневой стороне, вдоль высокого нового плетня.

Вдруг он увидел двух дерущихся мальчишек. Остервенело волтузя друг дружку, они сопели, пыхтели, хватали за вылезшие из штанов ситцевые, испачканные в пыли рубашки, падали, вскакивали и снова налетали, как молодые петушки. В ногах у них в пыльном подорожнике катался белый бараний череп с ощеренными зубами. Этот несчастный барашек, наверно, тоже когда-то бодался со своим собратом, а теперь валяется под плетнем и смеется над драчунами. Потешилась эта пустоглазая башка и над Ильей, когда тот, пытаясь разнять драчунов, уронил папку с деньгами. Подняв ее, долго стыдил мальчишек, читал им нотации. Косо поглядывая на него, шмыгая носами, они терли ушибленные места, препирались и буквально через несколько минут, обнявшись, шли по улице как ни в чем не бывало. Было чему позавидовать. Не то что у них с Евгенией: ели поврозь, спали в разных углах комнаты, не высыпаясь, шли на работу раздраженными, измученными и еще более непримиримыми.

Возвратившись из кассы, Илья выдал Савелию пять пачек по тысяче рублей, остальные небрежно вытряхнул из папки в сейф и, первый раз нарушив порядок, не проверил остатка, не сличил с кассовой книгой. Помешал Купоросный. Вслед за Савелием он подошел к столу и протянул чек. В глазах Ильи запрыгали четко выведенные Блиновым нули. Не глядя на Купоросного, он взял из сейфа четыре тугие, новенькие пачки и машинально бросил на стол.

— Считать или нет? — насмешливо спросил Гаврила.

— Дело хозяйское, — ответил Илья и сильно захлопнул дверцу сейфа.

— Так испугать можно… — рассовывая деньги по карманам, сказал Купоросный. — Кстати, как поживает Евгения Андреевна? — Голос у него был приглушенный, вкрадчивый.

Илья понимал, что над ним глумятся открыто и нагло.

— Почему вас не видно в клубе? Боитесь, что отобьют молодую жену? — Гаврила подмигнул Рукавишникову.

— Перестаньте, Купоросный, паясничать! — крикнул Илья.

— Ну конечно, боитесь, по глазам вижу! Меня боитесь? Правильно! Бойтесь, голубчик, бойтесь… А может быть, стрельнете, а? — От недавней оплеухи Гаврила терял самообладание и явно перебарщивал.

Илья был на грани вспышки. Никто и никогда еще не измывался над ним так бесстыдно и нагло. Даже Рукавишников не выдержал:

— Вы куда пришли, Купоросный? Что за цирк вы тут у нас в банке устраиваете? — Рукавишников швырнул ручку на стол и поднялся.