Пробуждение

В кухне прибрано. Закрытое железной заслонкой чело русской печки дышало теплом, горячим хлебом. На столе — горшок молока, большой ломоть калача, три яйца. Сегодня выходной, и ему не надо никуда идти. На улице дождя как не бывало. Во все окна светило солнце. Позавтракав, Илья прошел в горницу с твердым намерением распаковать книги и дочитать статью Ленина о кооперации. Под окном возникла чья-то высокая тень.

— Дома? — В окно заглянул Горшочков.

— Заходи, — Илья кивнул на дверь, чувствуя, как гаснет в нем теплившаяся с утра радость.

— С переселением, значит? — Горшочков стащил с продолговатой, как дыня, головы черную папаху и покосился на плохо прибранную постель.

— Значит, с переселением, — хмуро ответил Илья.

— Как спалось на новом месте? — Рукавом серого пиджака, сшитого из армейской шинели, Горшочков прижимал под мышкой желтую, с красными тесемками папку.

— Отлично спал.

— Один или вдвоем? — Председатель подмигнул и ехидно улыбнулся.

— Брось дурака валять, Горшочков!

— Что я тебе клоун какой аль председатель? — обиделся Горшочков.

— Аннушка, товарищ председатель, жена большевика, командира Красной Армии, подло убитого белогвардейской сволочью! Запомни, Горшочков, да и другим скажи — кто ее обидит, рога посбиваю!

— Значит, успели обнюхаться…

— Перестань, Николай Матвеевич, прошу тебя! — крикнул Илья.

Они так спорили, что не слышали, как в сенцах громыхнула щеколда и в распахнутую дверь, задев косяк верхним острием буденовки, вошел Саня Глебов. Он стащил на ходу пуховые перчатки и обнял оторопевшего Илью молча, без слов. Потом поздоровался с Горшочковым, почтительно назвал его по имени-отчеству.

— Председатель?

— Так точно! — ответил Горшочков.

— Хорошо! С таким секретарем, как Илья, можно служить, можно! Живо оба в дом моей невесты. На маленький запой по нашему казачьему обычаю. Пошли, друзья! Через час мы с Машей едем на станцию! Эх, какая у меня будет жена! Илюшка, друг ты мой корноухий! — Санька опять было взял Илью за плечи, но тот тихо отстранил его.

— Спасибо, Саня, за приглашение. Не могу.

— Почему?! Ты что, Илюшка? Может, не хочешь? — Санька был немножко навеселе.

— Не могу, Саня. Видишь же?

— Слышал. Ты стреляй их тут, паразитов. Я тебе, если хочешь, кольт дам двенадцатизарядный… Жалко, у меня времени мало, а то бы мы вместе потрясли захребетников. Значит, не можешь? Нет? Тогда будь здоров. В гости приезжай в Актюбинск. У меня ух какой зверюга конь! Такие даже твоему деду не снились!

Санька попрощался и шумно вышел.

— Лихой! — восхитился Горшочков. — Весь в дядьку Алексея. Какого казака тифняк скрутил!..

Приход Сани Глебова на время охладил спорщиков.

— Куда твоя разлюбезная утопала?

— Слушай, Горшочков, я тебя просил…

— Ну что такого я сказал? Ешь с голоду, а люби смолоду… — Горшочков замотал башкой, постриженной ежиком. — Ведь она, Анюта, так умеет хвостиком повертеть…

— Брось, Горшочков!

— Да ить она… «тебя уж выманила», — хотел добавить Горшочков, но, видя, как сузились темные глаза Ильи, удержался.

— Что она?

— Бес она, твоя Нюшка. Ты ее протащил в члены правления пуховой артели… А еще одну статейку напишешь, на клиросе петь выдвинешь…

— Туда она сама не пойдет. А вот в председатели пуховязальной артели мы ее выдвинем, на курсы пошлем.

— Ну и валяйте. В председатели Совета можете двигать. Уступлю ей все мои папки. Кстати, тут вчерась торговец опять приперся. В Совет не явился, втихую шаромыга действует. Я инструкцию захватил насчет этих лимитных цен на платки. Я в этих делах, как баран в аптеке. Может, Нюшке своей покажешь. Она раскумекает что почем. Язык у нее, как наш большой колокол.

— И покажу! — Илье надоел этот глупый разговор.

— Чуть не первая выскакивает на собраниях и начинает учить уму-разуму казаков, которые…

— Которые царю-батюшке служили. Это ты хочешь сказать? — прервал его Илья.

— Ты меня царским кляпом не тычь. Все служили… А теперича «окна бьем, ворота мажем, атаману кукиш кажем»… Еще раз распишут воротца, авторитет твой в назьме вывалят. Смело тебе, Никифоров, говорю.

— Спасибо, Николай Матвеевич, за то, что печешься за мой авторитет. Только я не хочу, чтобы он был сладеньким, как вот это молочко…

— Ну и хрен с тобой! Шагай со своей Нюшкой под ручку. Гляди, оба останетесь с пустыми котомками. Вон, кажись, мчится твоя делегаточка. Ну, я пошел. Папку тебе оставляю. Помаракуй над этой инструкцией, может, чо и придумаешь… Ты мастер на придумки…

— Нет, постой, Горшочков, хозяйку подожди!

— Мне с ней детей не крестить…

— Скажешь ей все, что мне наговорил. Критику наведешь…

— Ну, Иваныч, ты что… — Нос председателя вытянулся.

— Как ты мне говорил, а?

— С тобой совсем другой коленкор, а с ней свяжись только!

— А ты не вяжись, а приглядись к ней получше, председатель…

— Это уж давай ты…

В избу вбежала Аннушка и прямо с порога:

— Ох, Илюшка, какие у меня новости! — Увидев председателя, тут же умолкла и так посмотрела, словно мерку сняла, сыпнула, как горохом: — Николай Матвеич, гостенечек дорогой, чо, родненький, стоишь-то, аль присесть брезгуешь?