Пробуждение

— Привели меня в село продолжать беседу в подвале общины. Долго беседовали, пока не сорвали злобу…

— Ну и как, сорвали?

— Да видать, что нет…

Старик смахнул ладонью слезу. Объяснил, что глаза-де слезятся от солнца. Видать, мужское достоинство было для него прежде всего. К чему ворошить старое, зачем беспокоить живых, разве мало нынешних забот? Так рассуждал старик, глядя в окно. Но писатель не унимался, все бередил незажившие раны, донимая его вопросами:

— А что было потом? После победы?

— Что было… Одни радовались, другие плакали!

— Кто радовался и кто плакал?

Этот вопрос показался старику смешным, и он снова засмеялся, даже не прикрывая искусственных челюстей и воспаленных десен.

— Много хочешь знать, парень!.. Сколько тогда тебе было лет?

— Пятнадцать.

— Хороший возраст… Моему племяннику было семнадцать, а он уже ходил с винтовкой… Мы дали ему манлихерку, больше его самого… Иногда он приходил ко мне на мельницу, после партизанской акции, и все мне советы давал… А его мать, бедняжка, дрожала, как бы чего не случилось.

— И случилось?

— Случилось… Только позднее… Потому-то сейчас она и выжила из ума… А была умной женщиной, учительницей…

Петринский лихорадочно строчил в блокноте. Ему казалось, что он уже нащупал самую жилу, и не переставал спрашивать:

— Как всё это произошло?

— Что ЭТО?

— То, что было потом… Недоразумение.

— Ты это называешь недоразумением?

Глаза старика стали красными. Руки дрожали. При свете дня на его лице выделялась каждая морщинка, видно было, как дрожали обветренные губы и старику не удавалось сказать что-то очень важное. В конце концов он как будто сумел это сделать, но Петринскому трудно было догадаться, что это могло быть.

— Ты слова-то взвешивай, — наконец выговорил старик, — а то такое наворотишь!

— В каком смысле?

— В словах ведь и завязнуть можно.

— Да, ты прав.

— Тогда и не поймешь, кто прав, а кто крив!

— Чудесная мысль!

— Снова начинаешь!.. Сказал тебе, не торопись…

Старик снова замолчал. Теперь надолго. Петринский решил не форсировать события и принялся перечитывать записанное. Но, перелистывая исписанные страницы, вдруг увидел, что ему чего-то не хватает.

— Узловые моменты! — вскричал он. — Скажите что-нибудь об узловых моментах!

Старик удивленно глянул на него, пораженный голосом, которым были произнесены эти «узловые моменты» — слова, которые ему ничего не говорили. И у него зародилось подозрение, что этот «следователь» старается подвести его к признанию того, в чем он не признавался и самому себе. «Узловые моменты!» Что бы это значило? А может, затянутый узел нужно разрубить? Но только кто это сделает?.. Его племяннику было семнадцать лет, а этому парню пятнадцать, когда топор разрубал затянутый узел… Один из них был с винтовкой, которая была больше его самого… А другой?.. Что носил другой?.. Старик подозрительно посмотрел на потрепанный блокнот. Глянул и на бакенбарды. На продолговатое конопатое лицо. На поредевшие волосы. Посмотрел и на его руки: на них не было узлов, они были покрыты блестящими рыжими волосами.