Пробуждение Ктулху

Надо признаться, я колебался, стоит ли принимать подобное наследие. Какое-то отдаленное чувство нашептывало мне, что, возможно, это принесет мне не только благости, но и некоторое загадочное страдание, о сути которого я сейчас даже не подозреваю. Однако в конце концов так называемый здравый смысл обывателя взял верх, да и близкие мои не понимали, откуда взялось мое колебание, поэтому после некоторых размышлений я все-таки принял наследство и таким образом получил небольшую усадьбу в отдаленном месте, куда вовсе не обязан был перебираться.

Я превратил эту усадьбу в гостиницу и отдал ее в распоряжение управляющему, который присылал мне четыре раза в год отчеты и денежную выручку. Если он что-то и присваивал (под видом бесконечных ремонтов и замены ковров – ведь с океана дует влажный ветер, и ковры часто приходят в негодность, как он писал) – я не обращал на это внимания. У меня не было ни малейшего желания ехать в глушь и выяснять, насколько соответствовали истине все эти подробные сообщения.

Вместо того я занялся живописью, которая всегда меня интересовала. Я взял уроки у нескольких мастеров, некоторое время искал собственный стиль в искусстве и в конце концов, как утверждали в своих статьях критики, весьма преуспел. В любом случае мой образ жизни полностью меня устраивал.

Как-то раз посреди лета я отправился в небольшое путешествие. Мне требовались новые впечатления – в первую очередь я интересовался пейзажами. Далекому от искусства человеку кажется, что деревья везде растут одинаково и тропинки тоже протекают через густые леса одним и тем же способом где бы то ни было. На самом деле куда ни приедешь – опытный взгляд покажет тебе различие: где-то возле самой тропинки проходили дикие звери, где-то горел лес, но уже выросли новые деревья – и так далее, куда ни посмотришь, повсюду обнаружатся какие-либо открытия.

Я взял с собой краски и большой альбом и проводил большую часть времени в лесах или на холмах, выискивая для своего жадного взора все новые и новые впечатления. Казалось, мир благосклонен ко мне – я постоянно примечал вещи, которые считал удивительными. Но каким же жалким и неинтересным показался мне этот альбом с набросками, когда я вздумал рассматривать его всего несколько месяцев спустя – после той памятной встречи, которая не просто изменила мою жизнь и взгляд на все происходящее, но и привела меня на самую границу смерти!

Недалеко от Уорика располагалось село под названием Фармингтон, где я решил остановиться на ночь. Я снял комнату с видом на прекрасный пейзаж и к вечеру спустился в небольшой ресторан, где уже собирались на ужин снимавшие здесь помещение. Как ни странно, их оказалось довольно мало – возможно, дело заключалось в том, что большинство уехало дальше и предпочло остановиться ближе к морю. Среди посетителей я заметил человека приблизительно моего возраста и, возможно, близкого мне по мировоззрению. Спросив у него разрешения, занял место за тем же столом. Чуть позже я осознал, что не только близость возраста (почти все остальные посетители были значительно меня старше, если не считать семейную пару, навязываться к которой было бы по меньшей мере странно), но и еще одно обстоятельство сразу вызвало у меня интерес к этому человеку.

Он представился – его звали Мэтью Болдуин, и он действительно оказался похож на меня во многих отношениях. Каким-то образом я угадал это с первого взгляда.

Он сидел спиной к стене и смотрел в окно, даже когда разговаривал со мной. Казалось, он избегает возможности взглянуть на стену помещения – и в то же время она притягивает его взгляд.

Я заметил, однако, что он прилагает все усилия, чтобы проявлять вежливость и время от времени все-таки переводить взгляд на меня. Спрашивать его о причине такого странного состояния я не решился, подумав, что он, если возникнет в таком потребность, расскажет мне об этом сам.

Думаю, он отметил и оценил мою тактичность. Беседа сперва велась о самых простых вещах: о климате, погоде, о том, где здесь красивые пейзажи. Я сразу сообщил о том, что создаю наброски и нуждаюсь в интересных, а главное – необычных видах.

Внезапно мой собеседник вздрогнул.

– В необычных? – переспросил он.

Я удивленно качнул головой. Подобное определение не казалось мне каким-то особенным. С моей точки зрения, все пейзажные картины так или иначе представляли природу необычной – даже те места, которые заурядный зритель может видеть каждый день, взгляд художника превращает в нечто удивительное, а кисть являет эти чудеса миру.

Однако мой собеседник определенно слышал в слове «необычный» нечто зловещее. Несмотря на то что в ресторанчике нашего отеля царила полутьма, я заметил сильную бледность, разлившуюся по лицу Мэтью Болдуина, и он судорожно сжал пальцы.

– С моей точки зрения, необычные пейзажи являются тем необходимым, что питает талант художника… – начал было я развивать достаточно банальную тему, но Мэтью Болдуин передернул плечами, и я замолчал.