Пробуждение Оливии

Я остаюсь с ней до утра. Время от времени она погружается в сон, но каждый раз просыпается, задыхаясь, как будто только что все вспомнила заново. Незадолго до рассвета после очередного пробуждения она лежит на нашей общей подушке, уставившись на меня своими стеклянными, невидящими глазами.

– Нам нужно сообщить об этом полиции, Лив.

Я впервые вижу ее напуганной. Даже вчера после своего падения она так не выглядела.

– Нет, – качает она головой. – Я не могу.

– Оливия, твой отец его убил. Ты знаешь, что это так. Если он все еще жив, то его нужно остановить.

– Я не могу, – отвечает она. – Просто не могу.

Утром я оставляю ее спящей и возвращаюсь на работу, в свой кабинет. На моем столе стоит календарь, у которого справа аккуратно вставлена визитка от детектива, и я беру ее в руки. Почему-то я знал, что рано или поздно именно я сделаю этот звонок, а не Оливия.

Я сообщаю о том, что произошло прошлой ночью, и детектив говорит, что ему нужно немедленно ее допросить.

– Она не станет с вами говорить, – вздыхаю я. – Она боится этого едва ли не больше всего на свете.

– Мне все равно нужно попробовать, – отвечает он. – Информация из вторых рук, полученная от вас, никак не продвинет расследование.

Я с шумом выдыхаю, откидываясь на спинку стула и уставившись в потолок.

– Слушайте, а вы не можете просто взять показания у других взрослых, которые в этом замешаны? По крайней мере попытаться подтвердить эту историю через ее мать, если удастся ее найти?

– Ее мать мертва уже почти пятнадцать лет, так что вряд ли она нам чем-то поможет в этом деле, – сообщает детектив. Мой стул отлетает на пол.

– Мертва? – шепотом переспрашиваю я. – Господи. Оливия даже не знает… Она думает, что мать просто бросила ее.

– Послушай, приятель, – детектив невесело усмехается. – Не знаю, что за сказки рассказывала эта девчонка тебе или себе, но ей прекрасно известно, что ее мать мертва. Это произошло на ее глазах.

Я опускаю голову себе на руки, чувствуя… пустоту. Мой мозг включается не сразу, однако нетрудно догадаться, как могла погибнуть ее мама.

– Так… это сделал ее отец? Его арестовали?

– Этим делом занимался не я, но, похоже, ему нечего было предъявить. Оливия была единственным свидетелем и утверждала, что ничего не видела. Скорее всего, это и спасло ей жизнь, потому что, если бы она заговорила – готов поспорить, он пришел бы за ней.

Я чувствую, как холодок пробирается по моей спине.

– А учитывая, что ее отец все еще на свободе, Оливия вообще в безопасности?

– Думаю, можно смело сказать, что до тех пор, пока этот тип на свободе, Оливия никогда не будет в полной безопасности. Особенно, – добавляет он, – раз она начала вспоминать.

Я медленно и неохотно открываю ноутбук. Часть меня не хочет этого знать так же, как определенная часть Оливии. Эта часть хочет и дальше верить в ту версию событий, которую она создала в своей голове.

Найти статьи о том происшествии оказывается нетрудно, когда знаешь, что искать. Если бы еще несколько месяцев назад я просто ввел в поисковике имя ее матери, то сразу бы на это наткнулся. Возможно ли, что Оливия ни разу этого не делала?.. Да: долгое время что-то предостерегало ее, чтобы она не изучала этот вопрос, уверяло, что она не сможет справиться с тем, что обнаружит.

В первой статье есть фотография, на которую мне больно смотреть. Совсем маленькая улыбающаяся Оливия стоит рядом со своей матерью. Сейчас Оливия очень похожа на нее. В статье говорится, что ее мать получила сорок два ножевых ранения. Оливия пробежала по темноте почти четыре мили и была найдена без сознания на следующий день с кровоточащей раной на спине.

Бег во сне. Шрам на ее спине. То, как она будто отключается от реальности, когда на нее нападают… Даже если бы я попытался предположить причину всего этого, то никогда не придумал бы ничего настолько ужасного.

Я снова звоню в дом престарелых, но на этот раз прошу позвать к телефону не бабушку Оливии, а просто ее ближайшего родственника, ругая себя за то, что не подумал об этом раньше. Ей было всего шестнадцать, когда ее бабушка сюда поступила: Оливия никак не смогла бы самостоятельно отвезти ее во Флориду и поместить в приют, ей бы на это просто не хватило средств, да и возможностей.

К телефону приглашают двоюродную бабушку Оливии. Женщину, которая ради Оливии и пальцем не пошевелила, насколько я могу судить… Я взбешен даже до того, как она берет трубку, так что мне сложно воздержаться от обвинительного тона, когда я представляюсь. Я рассказываю, о чем вспомнила Оливия, и моя собеседница недовольно цокает языком.

– Что ж, было бы здорово, если бы девчонка смогла сообщить об этом полиции еще тогда, правда? – отвечает она.

Я сжимаю двумя пальцами переносицу, пытаясь не выходить из себя.

– Она ничего не помнила до этого момента. Оливия до сих пор считает, что родители ее бросили, – произношу я сквозь стиснутые зубы.

Она снова прищелкивает языком.