Прочь из города

Окно в комнате вместо штор закрывал большой ковёр, который Ропотов с трудом пригвоздил в отверстия от снятой палки для штор и к подоконнику. Между ковром и оконным стеклом на самом подоконнике были навалены всякие тряпки, негодные для укрывания, отчего ковёр выпирал внутрь комнаты, словно грыжа. Лишь узкая полоска их окна оставалась открытой — чтобы понимать, какое сейчас время суток, что там творится на улице, да и просто чтобы окончательно не сойти с ума. Эта полоска была покрыта слоем инея, поэтому чтобы разглядеть что-нибудь в окне, иней нужно было предварительно соскрести чем-то жёстким и тонким. Школьная линейка Саши оказалась для этого весьма кстати.

Здесь же на комоде и журнальном столике был обустроен стол для приготовления пищи. Немытые столовые приборы, тарелки, кружки, кастрюльки и ковшики заполонили всё свободное пространство стола, обильно забрызганное застывшими каплями парафина; для полноты картины не хватало лишь остатков пищи и крошек, но позволить себе такую роскошь в это время они себе не могли. Упаковку от продуктов не выбрасывали. Просто не обращали на неё внимания, да и кто знает, вдруг она ещё пригодится?

В углу комнаты вместо бесполезного теперь телевизора стояло ведро, приспособленное под туалет. Бумага давно кончилась, и на это уже никто не обращал внимания. Ропотов старался каждый день спускаться на улицу и опорожнять его. Но в последние дни, ввиду довольно скудного рациона его семьи, наполняемость ведра сильно упала. Нечего было есть — и, как результат, нечем было и ходить в туалет.

Туалетная же комната, как и ванная, а также детская комната были закрыты, а щели под их дверями — плотно законопачены таким же тряпьём и негодной для туалета бумагой. Всё, что оттуда было нужно, давно перенесли в ставшую теперь единственной жилую комнату Ропотовых.

Воздух в комнате, стоило только зайти в неё с улицы, был ужасный, и если бы не холод, этот смрад был бы невыносим. Правда, как это водится, в течение некоторого времени после нахождения в помещении с неприятным запахом человеческий нос привыкает к нему, и обладателю носа становится уже вполне себе комфортно.

Проветривалась комната только когда Ропотов выходил из дома, все остальное время свежим воздухом жертвовали в пользу нагретого дыханием членов его семьи.

«Во что превратилась наша квартира?» — подумалось ему, когда Лена подняла голову и разглядела в просунувшемся силуэте своего мужа.

— Алёша, это ты? — негромко спросила она.

— Я.

— Ты знаешь, мне даже и есть уже не хочется. И дети просить перестали. Паша совсем притих, как будто в спячку впал… Наверное, мы скоро умрём.

–

Леночка, милая, я принёс еды. Много. Смотри! На несколько дней хватит, если не наброситься и не съесть всё сразу.

Продуктов, которые он принёс, хватило бы им на неделю. В основном, консервы и крупы с макаронами. Даже две бутылки какого-то дешёвого коньяка. Ну и спички, конечно же, и ещё свечки, много свечек.

Изнеможённая Лена была несказанно рада всему этому добру: выразить радость словами у нее действительно уже не было сил. За то, каким образом он всё это достал, она его не осуждала, лишь молча выслушала рассказ мужа о случившимся сегодня и одобрительно покачала головой. От того Ропотову стало немного легче.

— Алёша, я очень волнуюсь, как там мама. Жива ли она, есть ли у неё что поесть?

— Лена! Чего-чего, а еды у неё в доме всегда хватало. Ты чего?! Да с её запасливостью за это вообще можно не волноваться. Она ещё и нам отсыплет… Можно было бы попробовать привезти её сюда со всем её продовольственным складом. Не знаю только, хватило бы бензина: всё-таки на другой конец города ехать. Хотя я даже не представляю, что там сейчас творится, что с дорогами.

— Ума не приложу, что делать. И отпускать тебя боюсь, и за маму сердце болит. Вдруг бензин у тебя кончится в пути, что тогда с тобой и с нами со всеми будет?

Остаток дня Лена и Алексей провели в распределении продуктов по дням и порциям. Первая порция ушла почти мгновенно. За ней — и вторая. С трудом удержались, чтобы не съесть третью. Как и предполагал Ропотов, даже в этом случае хватить должно было на всю неделю.

Потом уже, когда стемнело, он сходил за снегом — в доме уже давно закончилась собранная в последний день её подачи вода. Растопил снег на огне: получилось с половину большой кастрюли. Вода была мутной, с примесью каких-то чёрных и твердых частиц разной размерности, но прокипятив её, можно было уже не опасаться за её качество, а вся взвесь выпадала в осадок.

Ропотов заметил, что на приготовление и кипячение воды уходит слишком много свечек.

«А что, если пойти на улицу и попробовать развести костёр из чего придётся, да хоть бы из кустарника или сучьев деревьев? Повесить над костром кастрюлю — вот тебе готовый и не такой затратный кипяток. Спички у меня есть, есть и ножовка», — неожиданная мысль посетила его.

Глава XVII