Прочитаны впервые

Когда не звонил телефон (а звонил он часто – разговоры с Институтом марксизма-ленинизма, где работает И.А. Бах, с издательством «Мысль», где она редактирует несколько книг), «келья» казалась идеальным местом для работы ученого-историка. Тишина. Мягкий свет из оконного проема в дальнем углу узкой комнаты. Шкафы книг. Писанный маслом большой портрет отца. Он изображен таким, каким помнят родоначальника русской школы биохимии его здравствующие ученики, – с длинной седой бородой, в черной накидке – тальме, придающей академику вид средневекового ученого, но с отнюдь не «академическим» взглядом живых глаз, сохранившим дерзость и жар пламенного революционера-народника. Портрет Баха – знаменитого «Кащея», перед конспираторским талантом которого пасовала царская охранка, так и не разыскавшая автора «поджигательской» книги «Царь-Голод» и организатора подпольной типографии «Народной воли».

Но Ирина Алексеевна говорит, что она не смогла бы сделать то, что сделала, не будь другой комнаты – «кабинета Маркса» в Институте марксизма-ленинизма. Не могла бы потому, что современный ученый ее профиля должен опираться на огромный документальный материал по истории международного рабочего движения и что ключи к этому материалу – ключи систематизации – находятся в ящиках многочисленных, хитроумно задуманных каталогов вышеупомянутого кабинета, где я должен непременно побывать, если хочу квалифицированно написать о марксоведах. Я побывал там. Но об этом потом. А прежде мне должно написать о счастливой судьбе, выдавшей Ирине Алексеевне, как о том говорит она сама, «фору» – преимущество по сравнению с некоторыми историками марксизма.

Историку марксизма И.А. Бах принадлежит честь впервые прочитать не только десятки найденных ею статей Маркса и Энгельса, установить, что именно они (и кто лично – Маркс или Энгельс) были авторами многочисленных неподписанных публикаций, затерянных в различных, ставших библиографической редкостью, журналах и газетах. Ею впервые установлены и сотни фактов, обстоятельств, подробностей жизни Маркса, которые послужили ценнейшим материалом для его «Биографии» – большого и сложного научного труда, над которым в течение многих лет работал весь сектор произведений К. Маркса и Ф. Энгельса Института марксизма-ленинизма.

Чтобы глубже усвоить марксизм, очень важно знать и историю его формирования, конкретную историческую обстановку создания отдельных произведений, вышедших из-под пера творцов этой науки, знать, какие явления жизни рождали у них те или иные идеи и теории.

Судьба И.А. Бах благоприятствовала ее личному знакомству с несколькими поколениями русских и заграничных общественных деятелей, с несколькими поколениями русских революционеров, несколькими поколениями советских марксистов.

На портрете отца в ее комнате стоит подпись художника – Плеханов. Ирина Алексеевна объясняет: нет, это, конечно, другой Плеханов, однофамилец. Но Георгия Валентиновича Плеханова она хорошо помнит: он жил неподалеку от их семьи, долгие годы квартировавшей в Шампеле – дачном пригороде Женевы, где поселился Алексей Николаевич Бах, вынужденный эмигрировать из России. Кто из революционных или просто прогрессивных эмигрантов не посещал этого небольшого двухквартирного коттеджа, где в домашней лаборатории расставшийся с народническими иллюзиями Алексей Николаевич, так и не закончивший Киевского университета, бывший студент-химик, вел научную работу, увенчавшуюся созданием блестящей русской школы биохимии?!

Здесь бывала и старый друг по работе в «Народной воле» Вера Фигнер, приехавшая в Женеву после двадцатилетнего заточения в Шлиссельбургской крепости и последующей ссылки, и семья Горького, и будущий первый нарком здравоохранения Советской России большевик Николай Семашко, и моряки с броненосца «Потемкин», прибывшие в Женеву после того, как они высадились в Румынии, и толстовцы во главе с сыном знаменитого русского художника Николая Ге, образовавшие на окраине Женевы нечто вроде сельскохозяйственной коммуны. Их беседы, споры, воспоминания отца и рассказы матери, Александры Александровны – врача и педагога, воспитывавшей в детях благоговение перед подвигами декабристов, Чернышевского, Герцена, – вот атмосфера детства, отрочества и юности будущего историка марксизма.

Хотя отец Ирины и был автором «Царя-Голода», этого ставшего известным всей подпольной России популярного изложения «Капитала» Маркса, не марксисты преобладали среди разноликой публики, посещавшей женевский дом Бахов.

Февральскую революцию в их среде приветствовали с энтузиазмом. Алексей Николаевич немедля уехал в Россию. Ирина осталась в Женеве заканчивать курс учения и была свидетельницей того, как, проклиная «узурпаторов», встретили весть о пролетарской революции иные из прежних друзей их семьи. Пожалуй, первую свою политическую дискуссию юная Бах провела в те дни с особо враждебно принявшей Октябрьскую революцию Брешко-Брешковской, той самой эсеркой, которую кое-кто называл – ирония судьбы – «бабушкой русской революции».