«А в России маленький Николай поработал на нас, сделав революцию абсолютно неизбежной», – пишет Энгельс еще через месяц.
Через 10 лет «маленького Николая», после того, как он отдал приказ стрелять в безоружных рабочих, пришедших с просьбами к его царскому дворцу, станут называть «Николай Кровавый». Грянет первая русская революция 1905 года. И ее удастся разгромить. Но исполнится предсказание Энгельса о том, что в России «революция абсолютно неизбежна» – она победит в 1917 году.
Главный предмет обсуждения всей переписки – будущее России. И если до того, как стали ясны последствия реформы 1861 года, Маркс и Энгельс еще допускали, что Россия сможет «перескочить» капитализм (при условии победоносной революции на Западе), сможет войти в социализм со своей артельной формой хозяйствования на селе – общиной, то потом они вынуждены «разочаровать» тех своих русских корреспондентов, кто так чаял этого особого пути России, «минуя капитализм».
Революция на Западе запаздывает, а развитие капитализма в России идет быстро. «С 1861 г. в России начинается развитие современной промышленности в масштабе, достойном великого народа», – пишет Энгельс переводчику трех томов «Капитала» Николаю Даниельсону, не оставлявшему надежд на особый путь России, которая может быть избавлена от ужасов капитализма.
Энгельс не пытается успокоить своего русского корреспондента: ведь им же присылаемые из России статистические сведения говорят о фактах, которые, как пишет Энгельс, «нравятся они нам или нет, эти факты все равно будут продолжать существовать».
Маркс и Энгельс проявляют огромный такт и сдержанность, когда их вовлекают в полемику, которую ведут русские о судьбах своей страны, о роли тех или иных русских политических направлений. «Совершенно согласен с Вами, что необходимо везде и всюду бороться против народничества – немецкого, французского, английского или русского. Но это не меняет моего мнения, что было бы лучше, если бы те вещи, которые пришлось сказать мне, были сказаны кем-либо из русских», – пишет в апреле 1890 года Энгельс Вере Засулич, опасаясь, что некоторые оценки в его статье «Внешняя политика русского царизма» могут задеть «предрассудки» читателей, потому что их дает «не русский, а иностранец».
Нет, конечно, Маркс и Энгельс не занимают нейтралистской позиции относительно русских дел. Неоднократно и подчас весьма резко отзываются они о некоторых направлениях русской общественной мысли. Они клеймят анархизм Михаила Бакунина. Они высмеивают прикрывающийся ложной революционной фразой авантюризм Петра Ткачева, писавшего (и Энгельс цитирует эти слова), что «революционер всегда считает и должен считать себя вправе призывать народ к восстанию; что тем-то он и отличается от философа-филистера, что, не ожидая, пока течение исторических событий само укажет минуту, он выбирает ее сам; что он признает народ всегда готовым к революции». Энгельс разоблачает опасность такой псевдореволюционной фразеологии. Попутно, с большим юмором Энгельс критикует и своего «друга Петра» (Петра Лаврова), который хочет вывести Ткачева из-под критического огня, полагая, «что
Критика Маркса и Энгельса не была вмешательством в «русские дела». Касаясь попыток Бакунина расколоть Интернационал, Энгельс писал: «Если бы Бакунин и иже с ним ограничили свои подвиги пределами России, вряд ли кто-нибудь в Западной Европе счел бы нужным специально брать их под обстрел. Об этом позаботились бы сами русские». Но поскольку дело шло о попытках расколоть международное революционное движение, то Энгельс счел нужным заявить: «…Тут уж не до шуток: им просто дают по рукам».