Дорога к Вильгельму оказалась длинной, и удивительно, но мы шли не вниз, в подвал, в тюрьмы – ах да, они же все забиты, Каламит не стал бы размещать там важного пленника. Вильгельма поселили в покоях класса люкс, как и меня, где иллюзии начинались еще в коридоре. Морской берег, в основном прибой, ветер, бьющиеся о камни волны далеко внизу – как будто из дворца мы вдруг перенеслись на утес. Даже внезапно похолодало.
Дверь торчала прямо в воздухе над обрывом, там, где утес заканчивался, и не удивила меня уже нисколько. Привыкаю… Каламит открыл ее, кажется, магией. Вошел первым, тихим приказом выгнал четверых стражников – они выстроились на утесе и даже не смели ежиться на промозглом влажном ветру. А Каламит кивнул мне и распахнул дверь шире.
Комната была очень похожа на мою – тоже иллюзия леса, тоже огромная кровать под балдахином, пузатый платяной шкаф, разве что вместо зеркала оказался письменный стол, пустой, тоскливо-чистый.
Бледный, но вполне живой Вильгельм стоял перед горящим камином. Сломленным принц не выглядел и наверняка прекрасно спал этой ночью – по крайней мере мячик в цель на дереве-стене он бросал метко, и нашего появления как будто не заметил. Только сказал насмешливо, не оборачиваясь:
– Каламит, ты же знаешь: ты будешь последним, кому я откроюсь.
– Да-да, ты лучше умрешь и унесешь свое изобретение в могилу, – подхватил Каламит. А потом передразнил: – Принц, ты же знаешь, у меня найдутся прекрасные аргументы, и ты в конце концов сделаешь так, как я хочу.
Мячик ударился в мишень так сильно и отскочил так быстро, что Вильгельм еле успел его поймать.
– Тронешь ее хоть пальцем!..
Каламит вздохнул и посторонился.
– Вика, расскажи, пожалуйста, его высочеству, я тебя хоть пальцем тронул?
Вильгельм стремительно обернулся. Я замерла, лишь два шага отойдя от порога, все еще чувствуя промозглый морской ветер из коридора.
Так мы и стояли: Вильгельм сжимал мячик, будто ненавидел его всем сердцем, и взволнованно смотрел на меня. Я же словно примерзла к полу и не могла вымолвить ни слова.
Повисла жуткая, скованная тишина, которую нарушил Каламит:
– Я вас оставлю. Вика… без глупостей. Ты помнишь, мне будет неприятно делать тебе больно.
С этими словами он скрылся за дверью на утес, которую тут же заперли. Хоть бы простыл, думала я. Или упал в море и свернул шею. Зла я ему тогда желала очень сильно, как никогда и никому в жизни.
Вильгельм уронил мячик и невольно потер друг о друга запястья: на них красовались татуировки, похожие на кандалы. Выглядело стильно, но меня почему-то снова затошнило. Может, вспомнились объяснения Каламита, тогда еще Стивена, как волшебники не любят оставаться без магии? Мне хотелось сейчас спросить об этом Вильгельма: правда ли ему плохо и что я могу сделать – но принц меня опередил:
– Он действительно ничего тебе не сделал?
У меня подкосились ноги – я опустилась на колени и наконец-то заплакала. Только легче не стало. Совсем. Особенно когда Вильгельм, вздрогнув, перестал смотреть на меня, как изумленный истукан, и упал рядом, пытаясь обнять.
Я вырвалась.
– Вика, – шептал принц, – я обещаю, я вытащу нас отсюда…
– Не вытащишь.
Вильгельм прикусил губу и все равно попытался улыбнуться.
– Поверь, все будет хорошо…
Ну да, конечно!
– Верь мне…
Всхлипнув, я вытерла глаза руками.
– Верю.
Он улыбнулся, осторожно смахнул с моего лба челку и прошептал:
– Когда ты рядом, мне кажется, я могу все. Вика, любимая, если бы я раньше знал, как это – любить, я бы никогда не придумал то заклинание, я был высокомерным глупцом, я желал иллюзии, а не…
– Замолчи.
Он нахмурился, а потом ждал, пока я подыскивала слова и пыталась найти силы их сказать.
– Я верю, Вильгельм. Верю, когда ты говоришь, что любишь меня. Верю, когда уверяешь, что не отпустишь. Но скажи, почему ты решил, что раз полюбил, я должна ответить тем же? Я не хочу быть с тобой, я не люблю тебя, я не могу здесь оставаться, а ты не станешь помогать мне вернуться.
Он внимательно смотрел на меня, пока я говорила, потом неожиданно грустно улыбнулся.
– Каламит предложил тебе именно это, да? Вернуть тебя домой? В обмен на помощь? Для этого ты здесь – чтобы уговорить меня?
Я смотрела ему в глаза. Мне было больно, но я знала, что ему больнее.
– Да.
Он отвернулся, поднял взгляд на зеленые, колышущиеся на ветру верхушки деревьев – иллюзия безмятежного леса – и наконец отпустил меня. Потом отстранился.
– Ты сделала правильный выбор, Виктория.
Я ошеломленно смотрела на него. Я ждала обвинений в предательстве, оскорблений, патетичного «Как ты могла?!», гордого «Я же тебя любил!». Но не этого обреченного спокойствия.
– Чт-то?
Он больше не смотрел на меня.
– Ты права, я никогда бы не смог тебя отпустить, а Каламит славится тем, что держит слово.
Теперь нахмурилась я.
– То есть ты откроешь ему?..
Вильгельм покачал головой, все еще не глядя на меня:
– Нет. Я не могу. Прости, Виктория, я просто не могу.
Потом медленно опустил голову и все-таки взглянул на меня – обреченно, устало, тоскливо. Я закрыла лицо руками.