Проданная на Восток (СИ)

По его команде двое здоровяков притащили роскошный, украшенный золотом сундук и гулко ударили им о пол. Трое мужчин приблизились и почтительно поклонились Орхану.

— Орхан, брат наш, да будут ясны твои дни и озарены луной ночи, — начал один из них на ануарском, — рады быть свидетелями радости твоей и подтвердить, что твои намерения чисты, и избранница твоя принимает благосклонность твою, и обещает открыть лицо свое только перед тобой, стать отражением твоим, как лунный свет лишь отражение света солнца.

Ох, наверное, это всё издержки торопливых попыток перевода с ануарского — не говорят же они так в самом деле каждый день между собой? Хотя некоторая велеречивость была и у Фадии, но этот мужлан с бесконечными расшаркиваниями в словах казался особенно смешным.

Но если она правильно поняла: брат? Они все братья? Агата переводила взгляд с одного лица на другое, и ей все больше казалось, что она сходит с ума.

Трое молодых мужчин были похожи. Если бы не отличия в их одеждах, то можно было бы надеяться, что все происходящее — дурной сон.

Они выглядели моложе Орхана, возможно, даже моложе самой Агаты, но казались такими же опасными, как и их брат. Правда смотрели на нее скорее с живым любопытством и восхищением, без маслянистой, оседающей на коже нежеланным прикосновением похоти. Но она, оказывается, — отражение света! Видимо, сияющего Солнца самого Орхана. Прекрасно просто.

Агата бросила гневный взгляд на отца, тот смотрел прямо на нее, лицо его оставалось безучастным, таким же, как и всегда. И как она не замечала раньше, какие холодные у него глаза?

— Ахмет, Ахмад и Ахмед, да будут ясны ваши дни и жарки ночи, — проговорил Орхан нараспев на ануарском, — благодарю, что разделяете радость мою. Пусть свет мой озаряет избранницу мою, как сияет это золото, переданное в дар.

Оставалось надеяться, это слова ритуала, а не они все как на подбор сумасшедшие — с ней-то Орхан разговаривал на человеческом.

С этими словами Орхан принял из рук одного из братьев, Агата не смогла бы их отличить, даже, если бы поняла, кто их них кто, золотую тонкую и изящную тиару. Он повернулся к Агате и, глядя в глаза, словно коронуя, опустил украшение, на голову. Металлический край неприятно дернул волосы и царапнул кожу.

Орхан расправил цепочки, падающие на лоб и волосы полукружьями, и прошептал:

— Твой взгляд обжигает так же, как пламя, в чьем жаре создавались эти украшения. Забавно, что в наших краях того, кто может себе позволить одевать своих женщин в подобные украшения, называют дарующим воду, не правда ли? — он провел рукой, словно бы поправляя цепочку, и его пальцы неожиданно коснулись щеки Агаты под тонким покрывалом.

Она едва не отпрянула, но второй рукой он удержал ее за запястье:

— Как удачно я выбрал для тебя второе украшение, — он говорил так тихо, что Агата едва разбирала слова, — будет напоминать тебе о том, что надо усмирять свой нрав, огненная моя.

Следующее украшение поднесли двое братьев — несчетное количество тонких золотых цепочек, словно драгоценная паутинка, переплетенных между собой.

— Расстегни брошь, дорогая, — приказал Орхан, встряхивая цепочки, которые рассыпали золотистые искры и тихий, едва слышимый перезвон.

— Что? — прошептала Агата, делая маленький шаг назад.

— Это ожерелье, — пояснил Орхан невозмутимо, поднимая цепочки выше. — Хочу посмотреть, как оно будет выглядеть на твоей коже.

Агата беспомощно оглянулась на отца, который будто дёрнулся в её защиту, но промолчал. Элен пошла вперёд, но её остановила Фадия и что-то быстро и яростно зашептала.

Агата скользнула взглядом по улыбающимся братьям и, стиснув зубы, подняла руки к шее. Она не покажет страх, это просто дурацкий ритуал. Лучше она сама расстегнет эту брошь и сама придержит блузу, и не даст повода этому партнеру отца, чтоб его боги покарали, дотронуться до неё лишний раз.

Пальцы подрагивали, но Агате удалось убедить себя, что от злости, а не от страха, когда она расстегнула брошь, прихватив ткань на груди и обнажая ключицы.

Она только прикрыла глаза, когда теплые пальцы скользнули по чувствительной коже и ловко застегнули на шее тонкое ожерелье. Оно обхватило горло плотно, словно ошейник, врезаясь в кожу. На грудь упали тонкие, почти невесомые золотые цепочки, крепящиеся к ожерелью и словно драгоценная вышивка украсившие ее блузу.

— Подай руку, дорогая, — приказал Орхан, и на запястье замкнулся тонкий золотой браслет и точно такой же на второй. — Очень красиво. Ты прекрасна, кирия ди Эмери.

— Благодарю, — кивнула Агата и поспешила заколоть ворот; звякнули цепочки, пощекотала кожу та, что на шее, и только тогда она поняла, что браслеты на запястьях тоже крепились к ожерелью.

Словно… платье? Она выдавила улыбку, стараясь не думать и не чувствовать, как нагревается прохладный металл и перестаёт ощущаться на коже, как много на ней золота, она кажется ощущала вес каждого звена всех этих цепочек.

Фривольный крой и прозрачная ткань блузы и без того нервировали, как и пристальный, изучающий взгляд Орхана.