Проданная невеста

Я стояла перед зеркалом и раскачивалась. Со смертью ребенка не только пропали чувства, но и мечты, надежды, желания. Пропало все. Не знаю, навсегда это или когда-нибудь пройдет, но сейчас я жалела об одном — что не умерла во время родов.

В дверь постучали, а я не хотела идти открывать. Стук повторялся, пока неожиданный гость не догадался толкнуть дверь. Я не заперлась, когда пришла.

— Лилия? — раздался незнакомый мужской голос. — Лилия Севастьянова? Вы здесь?

Он назвал меня фамилией, которую я давно не слышала. Девичьей фамилией моей мамы.

Я опустила голову, и не подумав выйти из ванной. Идти навстречу не хотелось, не хотелось двигаться. Было бы лучше всего, чтобы неизвестный не нашел меня в квартире и убрался к черту.

— Лилия?

В проеме появилась тень, и я повернулась на голос.

Я не знала этого мужчину.

Равнодушно смотрела на него, отметив, только, что он не от парней. Не от Руслана и не от Зверя. На нем был костюм, но дешевый, и пахло от него бедностью — недорогим мылом и сигаретами.

— Кто вы, — я спросила без вопросительной интонации. — Уходите.

— Я хочу вам помочь, — из внутреннего кармана он достал удостоверение. — Не бойтесь, я из полиции.

Я смотрела мимо раскрытого удостоверения, в лицо этого парня. Ему было лет тридцать, но изможденных — так бывает от переработок. В нашем районе я много видела таких людей. К сорока годам они совсем сдают, как моя мама когда-то.

Из полиции.

Я не видела его в клубе. И с Леонардом не видела. Впрочем, если учесть, как бедно он одет, понимаю почему. Только он ничего не сделает. Ничем не поможет.

— Я знаю, что с вами случилось, — он продолжил тихо, что не пугать меня, видел, в каком я состоянии, но не понимал, что я уже не боюсь никого и ничего.

После такого уже не боятся.

— Знаю про ваше похищение. Знаю, что вас силой удерживали братья из «Авалона». Лилия, если вы напишете заявление… Я сделаю все, чтобы их привлечь.

Это было смешно, но я не смеялась.

Надо же. Честный мент. Наверное, единственный в этом проклятом городе, где продается все. Даже я продалась. Вот чем это закончилось. Но я даже не сожалела, я, черт возьми, вообще ничего не чувствовала, словно время вокруг остановилось.

— Ваш начальник знает, что вы здесь?

Уверена, что нет.

В этом городе честный человек — как городской сумасшедший.

Он болезненно прищурился, и я все поняла. Конечно, не знает.

— Вы зря пришли, — глухо ответила я, отворачиваясь. — Начальник полиции, мэр города, прокурор — друзья Руслана. Вы ничего не добьетесь. Уходите. За домом, скорее всего, следят. Сюда могут прийти.

Я потеряла к нему интерес, переживая все, что со мной произошло снова и снова.

Лучше бы со мной случилось то, что и с мамой. Это было не так ужасно.

Это можно было бы пережить.

— Я не могу вас оставить в таком состоянии.

Я приоткрыла губы и какое-то пялилась перед собой, прежде чем ответить:

— Со мной все в порядке.

Просто издержки общения с жестоким мужским миром.

Они меня раздавили, как катком.

— Послушайте, Лилия, я все понимаю, — он наклонился, и я увидела обреченность в глазах, его настойчивость имела личный мотив. — Все знают, чем они занимаются. Похищение девушек, торговля оружием, махинации на черном рынке. Напишите заявление… Кто-то должен попытаться их прижать…

— Нет.

Я вышла из ванной и потащилась в кухню. Может, и хорошо, что он пришел — это привело меня хоть в какое-то чувство.

— Вы ничем не поможете, — повторила я. — А если чего-нибудь добьетесь, вас убьют. Не делайте этого.

Эта настойчивость намекала, что случилось плохое с кем-то из его близких или знакомых, вот он и пытается найти справедливость, а не пересчитывать денежки от хозяина, как Леонард. Только справедливости не существует. Леонард просто понял это раньше.

Я включила чайник и остановилась у темного окна.

Было непривычно тихо для нашего района. Никакого мата, шума драк, воплей сигнализации и даже звона разбитых бутылок.

За домом точно следят.

— Я не буду писать заявление, — сказала я, видя следователя в отражении оконного окна. — Уходите. А когда на обратном пути вас схватят, скажите, что я не стала ничего писать и никого не хочу видеть.

Он разочарованно хлопнул дверью, и я, наконец, осталась наедине со своей болью.

Закипел чайник. Его нужно выключить, но я стояла, глядя в темноту.

Как ушел следователь, я не заметила. Нужно за ним закрыть. Не хочу, чтобы еще кто-то потревожил. Не знаю, что со мной, всегда казалось, что в таких ситуациях люди хотят поддержки. А мне даже думать было отвратительно, что кто-то придет. Не хочу никого видеть. Никого вообще во всем мире. Это либо люди, которых я ненавижу, либо те, кто моей боли не поймет и не разделит — и потому тоже мне не нужны. Те, кто понял бы — их больше нет.

Только бы для мамы сделала исключение. Но та, кто больше всего мне нужна, как раз не придет.

Я направилась к двери, по дороге выключив чайник.