Мы с бабой Верой усердно шевелили мозгами, в тщетных усилиях выделить зерно истины из Витиного рассказа. Одна Любаша, судя по всему, ничего не понимала, моргала частоколом ресниц и порывалась что-то сказать. Я ей семафорила бровями и грозила из-под стола кулаком, чтобы она не вздумала влезть в разговор с наивным вопросом о фокусах и уточнить связь своего растения с повышением уровня смертности в бандитских кругах.
— Понравится ли Асану бен Ладену дерево в таком виде? — перевела я разговор в другую плоскость. — Все-таки вид у него — не очень, кадушка выглядит старовато.
— Так мы пересадили его в бочку с инкрустациями, чтоб красиво было. В торговле главное — подать товар лицом, — назидательно изрек Скелет.
— А среди корней ничего лишнего не было? — вкрадчиво поинтересовалась я, заботливо накладывая ему в тарелку заливное из севрюги.
— Не, — удивился Витя. — А что там могло быть?
— Да чаша золотая! — брякнула Любаша.
Витя подавился севрюгой, баба Вера ахнула, а я застонала в бессильной ярости на Любашу. И тут в прихожей грянул звонок.
Глава 13
Привалившись к дверному косяку плечом, на лестничной площадке стоял Илья. Он держал в руке белую розу на длинном стебле. В свете тусклой лампочки он показался мне смущенным и очень одиноким. Как я ни старалась, мне не удалось уловить в его позе тень коварства и злого умысла.
— Вот, — протянул он мне цветок и отлепился от косяка. — Я мимо проезжал, решил с праздником поздравить.
Соседская дверь приоткрылась на ширину глаза. Видимо, Варвара Ивановна томилась в одиночестве, а потому проявляла нездоровый интерес к событиям на лестничной площадке.
— Хорошо, что пришел, — обрадовалась я, принимая розу. — Заходи.
— А я не помешаю? — деликатно поинтересовался визитер, настороженно прислушиваясь к надсадному кашлю, хрипам хронического легочного больного и гулким ударам, доносящимся из кухни.
Я еще раз оценила его пушистые ресницы, породистый нос потомственного интеллигента, ямочку на подбородке, а также видневшийся из-под распахнутой куртки серый свитер в классический ромбик «Берберис», воротник голубой рубашки, черные брюки, и решила, что в таком виде разведенного преступника не стыдно показать и Любаше.
— Ни в коем случае, — порадовала я его.
Пока Илья вешал куртку на вешалку, я поблагодарила Провидение за нежданный подарок. Новый гость отвлечет внимание Виктора, и мы легко выйдем из затруднительного положения, в которое угодили по вине неугомонной Любаши.
— Это — Илья! — представила я его участникам застолья.
Участники были заняты. Баба Вера держала в руках стакан с водой, Любаша колотила ладошкой по спине своего милого, а тот, хоть и продолжал всхлипывать, но выглядел уже значительно лучше: его лицо из синего стало насыщенно-красного цвета. Витя глотнул из фужера водки и вернулся к своему обычному колеру.
Мы сделали небольшую рекогносцировку, сдвинули табуретки, добавили еще один стул из комнаты, переставили тарелки и рюмки и замечательно поместились за столом дореволюционных достоинств в новом составе. Тетушка по-королевски возглавляла банкет, прикрывая подходы к холодильнику. Любаша и Виктор красиво смотрелись на фоне буфета. Мы с Ильей возглавляли команду кухонных шкафчиков с противоположной стороны стола. Одинокая роза стояла в высокой вазе среди салатниц и бутылок.
Любаша, взглянув на Илью, машинально изогнула стан в кокетливом развороте, повела плечом и стрельнула в него лукавой улыбкой искушенного Купидона. Тот вежливо передал ей масленку. Я отчего-то рассердилась и послала Любаше грозный взгляд. Она поняла свою ошибку и украдкой скосила глаз на Витю. Скелет ничего не заметил, занятый открыванием пробок новых бутылок и наполнением рюмок. Баба Вера, кажется, перехватила наши закодированные послания друг другу, во всяком случае, она уткнулась в свою тарелку и сделала очень серьезное выражение лица.
Тост «за присутствующих здесь дам», на правах сторожила, произнес Скелет. Мужчины чокнулись водкой, а «дамы» перешли на розовое «Анжуйское». Баба Вера засуетилась и подала горячее. Согласно этикету мы усердно передавали друг другу салатницы, тарелки и солонку. Любезно советовали отведать того или иного блюда, звенели рюмками и столовыми приборами.
То есть застолье катилось по накатанной колее, и я успокоилась, решив, что критический момент миновал, тема золотой чаши отпала сама собой, и мы продолжаем культурно отдыхать по-соседски.
Внимание мое отвлеклось, я механически что-то жевала, улыбалась и кивала головой, а перед глазами стояли пляшущие строчки из записок покойного мужа тетушки: «… Прямая провокация! Христос ждал, что саддукеи — высшее духовенство иудеев, разгневанные Его возмутительным самозванством, тут же применят силу и расправятся с опасным смутьяном.
Несмотря на ликование толпы, лицо Христа было печально, шедшие рядом с Ним видели в Его глазах слезы. Считается, что Он оплакивал Иерусалим, город Обетования, город слепцов. Неверно! Назарянин прощался с теми, кого любил. Он оплакивал Себя. Он был готов умереть с минуты на минуту.