Ребята подошли к улице Металлургов и разошлись по соседним пятиэтажкам: Паша в свой дом, Ское — в свой.
31
— Ника, пойдешь с нами? — спросил Ское.
— Я… у меня дела, — сконфуженно пролепетала девочка. Она вспомнила маму Вадима, красивую стильную женщину, и машинально спрятала руки в карманы. Нет, она не пойдет. Она чувствует себя заморышем рядом с ней. Тем более мама Вадима смотрит на нее просто как на его одноклассницу, с дружелюбным равнодушием. Хотя Ника и не могла себе представить, как бы смотрела эта женщина на нее, зная, что та — девушка ее сына.
Ребята вышли из здания школы. Ветер полоскал голые ветки, метая птиц с дерева на дерево. Друзья распрощались, Ника отправилась в одну сторону, Ское и Вадим — в другую.
— Паша тоже придет, после уроков, — сообщил Вадиму Ское. — Только не цепляйся к нему. По крайней мере, поначалу.
— А потом что, можно? — усмехнулся тот.
— А потом как пойдет, — задумчиво проговорил Ское.
Вадим хмыкнул, удивленно взглянув на друга.
32
Воздух ходил ходуном. Ветер гудел вывесками, рекламами и дорожными знаками. Он раскачивал все на своем пути и будто глухо смеялся: вух-вух-вух. Ника потянула за ручку, но невидимая сила уперлась в дверь подъезда и не желала сдаваться. Девочка подождала, пока сойдет на нет очередной порыв, и снова дернула ручку. Поддалась.
«Не хотел пускать меня домой, невидимка-ветер, — усмехнулась про себя она. — Невидимка…»
Дома Ника вынула из тумбочки старую тетрадку. Между клетчатыми страницами притаился сухой и плоский тюльпан, подаренный человеком-невидимкой. Она понюхала: запах стал терпким и еще немного тетрадным. Или это тетрадь приобрела запах тюльпана? Ника закрыла тетрадь: та снова сжала цветок в своих тесных клетчатых объятиях.
33
— Марина Алексеевна, можно сказать вам кое-что? — проговорил Ское. — Наедине.
Вадим нахмурился.
— Говори при мне, — сказал он.
— Вадим, выйди, пожалуйста, — попросила Марина Алексеевна.
— Опять я лишний?
— Вадим!
Мальчик глянул на мать хмуро, но просьбу выполнил. Только он прикрыл за собой дверь, раздался сигнал домофона. Вадим подошел. Паша.
— Что-то ты рано, Павел Александрович, — он открыл дверь мальчику.
— Физры не было. — Паша стягивал с себя одновременно куртку и шапку. Волосы его топорщились в стороны светлыми паклями. Свитер был мальчику большеват, и ворот сполз на одну сторону.
— Пошли, леший, — сказал Вадим и направился в кухню. Он заглянул в дверь: — Можно входить? Все обсудили, что я не должен знать?
— Заходи, Вадим, — разрешил Ское.
— О, спасибо! А то я стеснялся войти в свою собственную кухню. Со мной леший, — он втолкнул перед собой Пашу. Тот, оказавшись в идеально белой комнате, машинально пригладил волосы рукой. Он взглянул на маму Вадима. Та царственно восседала на идеально белом стуле и улыбалась ему краешком губ. Паша заробел. И это она будет играть его маму? На нее он будет кричать, чтобы она уходила из его жизни?
— Здрасьте, — неразборчиво буркнул Паша, уткнув взгляд в идеальный паркет.
— Здравствуй, Паша, — мелодично проговорила она. Да уж, когда живешь в такой обстановке, можешь себе позволить мелодичный голос. — Хочешь чего-нибудь? Чаю? — предложила Марина Алексеевна.
— Нет, — ответил Паша, все еще не отрывая взгляда от пола, и, спохватившись, добавил: — Спасибо.
Он взглянул сердито на Ское. Зачем его позвали? Стоят с Вадимом и молчат как истуканы, а он должен разговаривать с этой женщиной, строить из себя пай-мальчика: «спасибо», «пожалуйста», «здравствуйте». Тьфу! Он-то думал, его для дела позвали. Репетировать, например. Хотя… как он будет репетировать, когда даже взглянуть на «мать» не может?
— Репетировать-то будем? — пробубнил мальчик, противореча собственным мыслям.
— Да, сейчас мы с Вадимом принесем камеру. Проверим, как ты смотришься в кадре, — Ское подхватил друга под локоть, и они вышли за дверь.
— Зачем? — поинтересовался Вадим.
— Пусть побудут вдвоем, — пояснил тот.
— Что ты говорил матери?
— Это секрет.
Вадим надулся. Они прошли в его комнату. Мальчик нашел видеокамеру и намеревался уже спуститься вниз, в кухню.
— Погоди, — остановил его Ское. — Рано еще.
— А что там происходит? Что ты задумал? — поинтересовался Вадим.
— Увидишь.
Вадим включил камеру и навел ее на друга.
— Мы ведем наш репортаж из святая святых кинобизнеса, из комнаты, в которой решаются судьбы главных людей города. А вот и режиссер, паук от кино, плетущий свою невидимую паутину вокруг своих жертв, чтобы потом снять их одним кадром. Что вы можете сказать в свое оправдание? — Вадим поднес объектив к самому лицу Ское и, не дав ему ответить, продолжил: — Зачем вы оставили Павла Александровича, не последнего человека в киноиндустрии нашего города, на растерзание этой женщине?
Ское открыл было рот, но Вадим снова затараторил:
— Вы хоть понимаете, чем обернутся ваши действия для общества защиты сказочных существ? Что станет с Павлом Александровичем, одним из последних экземпляров леших, после посещения белой комнаты?
— Без комментариев, — Ское закрыл объектив рукой. — Я не отвечаю на провокационные вопросы. Все через моего адвоката.