Продавец счастья: магия кинематографа, или Новые приключения Ское

— А зачем ты отправил Вадима с Пашей? — тихо спросила Ника. Ское стоял, уперев плечо в зеленую облупившуюся стойку качелей. Его тень смешивалась с угловатой тенью этой длиннопалой громилы, словно он ее причудливая часть.

— Им будет полезно пообщаться друг с другом, — ответил Ское.

— Почему ты так думаешь?

— Они похожи с Вадимом.

Ребята немного помолчали.

— В детстве я любила качаться на качелях, — проговорила Ника. Она посмотрела на свои окна. В одном свет. В кухне. Ское проследил за ее взглядом.

— Тебе от мамы не попадет, что поздно возвращаешься?

— Не знаю, — пожала плечами, — попадет, наверное, — грустно сказала она. — Ну и ладно.

После недолгой паузы, во время которой каждый думал о своем, Ское тихо спросил:

— А сейчас не любишь?

— Кого? — испуганно переспросила Ника.

— Качаться.

— Нет. В детстве был мальчик, Коля. Он тоже любил, мы выходили вместе и качались до упаду. Он говорил, что любит качели, конфеты и меня. Это смешно, да? — Ника подняла глаза на Ское. Лица она не видела, фонарь светил из-за его спины.

— Нет, не смешно.

— А потом он перестал выходить. Я его больше не видела.

Ское молча подошел к соседним качелям и сел. Под ним они тоже скрипнули, уныло и протяжно.

— Я побегу, — Ника резко поднялась. Ское оттолкнулся ногой от земли, и качели застонали. Тогда он снова уперся в землю, чтобы прекратить их стенания.

— Ты покажешь мне ту музыку? — спросил он, будто не расслышав ее последней фразы.

— Да, — Ника опустила голову, — покажу.

Она стояла напротив него. Фонарь теперь светил из-за ее спины, оставляя лицо девочки в тени, зато высветив Ское полностью. Он смотрел на нее снизу вверх, глаза в таком свете казались почему-то синими, хотя Ника точно знала — они зелено-желтые. Как осенние листья.

— Я побегу, — повторила девочка, пряча руки в карманы куртки. Ей стало зябко. Ское кивнул. Ника пошла к своему подъезду.

— Ника!

— Подожди, мама, — Ника забежала в свою комнату. Мать зашла следом, щелкнув выключателем. Свет расползся по комнате мгновенно. — Мама, не включай свет! — Ника подошла к шторе. Хотела выглянуть в окно незаметно, но с включенным светом сделать это невозможно.

— Ты где была? — грозно спросила мать. Она схватила дочь за руку и развернула к себе.

— С друзьями, — пролепетала Ника. — Мы снова фильм снимаем.

— Какой фильм? Какие друзья? Думаешь, я не вижу, что ты с парнями шатаешься? То с одним, то с другим!

— Они мои друзья.

— Не вешай мне лапшу на уши! Парни не бывают друзьями девочкам! Что ты топчешься у окна? Хочешь посмотреть на него? Уже соскучилась?

— Нет, я просто, — Ника отошла от окна, села на табуретку. — Мама, все хорошо, — пыталась она успокоить разъяренную женщину.

— Уроки когда теперь делать будешь?

— Сейчас сделаю.

— Сделает она! Ночь на дворе! — прикрикнула мать. — Чтобы я тебя больше не видела в компании мальчиков, ясно?

— Это невозможно, — чуть слышно пролепетала Ника.

— Что? Невозможно? А ремнем по мягкому месту — возможно?!

— Они мои друзья. Других у меня нет, — грустно сказала девочка.

— Быстро за уроки! Скажи спасибо, что я сегодня добрая, — проворчала напоследок мать и удалилась на кухню. Там у нее по телевизору, судя по звукам, закончилась реклама и начался сериал.

Девочка погасила свет в комнате и подошла к окну. Ское все еще сидел на качелях. Ника достала телефон, нашла в нем свою музыку, записанную ею на встроенный диктофон.

Сигнал о сообщении почти слился по звучанию со стоном качелей. Но Ское на всякий случай достал телефон и проверил. Действительно, СМС от Ники. С вложением. Ское открыл.

Звуки, приглушенные, придавленные несовершенством записи, лились из динамика телефона. Качели притихли, обратившись в слух. Тень Ское замерла. Мальчик поднял голову к небу: там осколками висели звезды и серебряной бровью — месяц. Все неподвижно, как на фотографии. И только музыка жила, сочилась в воздух, обращая в слух все на своем пути, делая неподвижным все, к чему прикасалась. Сыгранная на фортепиано, она тем не менее звучала голосом, живым человеческим голосом, Никиным голосом. И казалось, понимаешь, что тебе этот голос говорит, с точностью до слова, до интонации, и все же не можешь ни повторить, ни ответить.

Ское взглянул на окно Ники. Темное. Легла спать? Или стоит там за шторкой и тоже слушает, хотя через стекло не доносится ни звука?

Музыка стихла. Ское еще сидел так с телефоном в руках несколько минут. Или несколько десятков минут? Он не разобрал. Потом тихо поднялся и ушел в черный проем арки.

24

— Ну и где ты живешь? — спросил у мальчика Вадим, когда они вышли из его дома.

— Возле площади Носова.

— Ну, Ское! Это же в двух шагах от его дома. А теперь мне тащиться придется.

— Ну не тащись.

— Как это — не тащись? Я же мать!

— Так себе мать.

— Чего?! Хочешь сказать, я плохая мать?

— А ты бы хотел быть хорошей матерью? — усмехнулся Паша.

— Отстань, — буркнул Вадим, которому внезапно надоели эти дочки-матери.

— Боишься, что он уведет твою девчонку? Хоть не показывал бы этого, жалкое зрелище…

— Боюсь, что ты сейчас по лбу получишь! Замолкни, ладно?