Продавец счастья: магия кинематографа, или Новые приключения Ское

— Хорошо, и последний вопрос. Кто вы и что вы делаете в моей комнате? — рассмеялся Вадим.

— Пойдем, репортер, — усмехнулся Ское и вышел в коридор.

На кухне Паша и мама Вадима пили чай с кексом. Паша сидел на высоком барном стуле, болтая ногами. Войдя и увидев эту идиллическую картину, так резко отличающуюся от той, которую они оставили несколько минут назад, Вадим от удивления поднял брови.

— Вадим, Паша починил нам кран, — похвасталась Марина Алексеевна.

— А он был сломан? — спросил тот.

— Да чего там, просто плотнее затянул, чтобы не капал, и все. Делов-то, — с невозмутимым видом сказал Паша. И тут же откусил большой кусок от кекса, чтобы никто не заметил, как ему приятна похвала. Эмоции на жующем лице не так бросаются в глаза.

— Ты молодец, — улыбнулась ему Марина Алексеевна. — А то на нервы действовало.

— Вызвала бы сантехника, — вставил Вадим и угрюмо поглядел на Пашу. — Тоже мне мастер на все руки.

— На все — не на все, но на две точно, — нашелся мальчик.

— Две, и обе левые, — съязвил Вадим.

— Зато кран могу починить. Не то что некоторые, — совсем осмелел Паша.

— Ты бы не борзел, мелкий. Не у себя дома, — вспыхнул Вадим и отвесил мальчику подзатыльник.

— Вадим! — строго сказала Марина Алексеевна. — Как ты себя ведешь! — укоризненно посмотрев на сына, она мягко потрепала Пашу по волосам.

— Вижу, ты нашла себе нового, более подходящего сына. Молодец, входишь в роль, — сказал Вадим и вышел из кухни, хлопнув дверью. Ское вышел следом.

— Вадим, не кипятись, — он догнал друга на лестнице и схватил за рукав.

— Я не чайник, чтобы кипятиться, — злобно ответил мальчик, вырвав руку.

— Вот и не кипятись, раз не чайник, — усмехнулся Ское. Вадим остановился.

— Это ты подстроил сломанный кран? — воззрился он на друга.

— Я.

Вадим смерил Ское недобрым взглядом и направился в свою комнату. Он плюхнулся на диван лицом вниз.

— Уж не думаешь ли ты, что она бросит тебя, потому что ей больше нравится Паша? — спросил вошедший следом Ское, пытаясь сдержать смех. — Да, у него светлые волосы, не то что у тебя — темные, торчащие в стороны. Он умеет чинить краны… А еще он моложе тебя, — Ское, не сдержавшись, расхохотался. Вадим повернул к нему обиженное лицо:

— Уйди отсюда, — и кинул в мальчика подушкой. Тот увернулся, продолжая хохотать.

— Уйду только вместе с тобой, — сказал он, отсмеявшись.

— Тогда тащи раскладушку, долго ждать придется.

— Надо ракурсы поискать, Вадим, — посерьезнел Ское. — К съемке подготовиться.

— Я и так сниму, — буркнул тот. — Эти двое, мать и сын, не репетируют же, почему я должен?

— Они репетируют. Просто пока без текста.

— Вот и я ищу ракурсы. Просто пока без камеры, — съязвил Вадим и засунул голову под подушку.

34

В субботу ребята собрались у Ское. На воскресенье назначили съемку.

— Что ты слышишь, Ника? — спросил Ское. — Что слышишь, когда дочитываешь последние строки сценария? Что слышала в тот раз, когда Вадим в роли матери бросил сына?

Ника медленно перелистывала странички сценария. Она оторвалась от текста и долго молчала, глядя в окно. Зеленая шторка подрагивала от сквозняка, ветки махали черными мокрыми лапами. До стекла долетали капли, резко разбивались и медленно сползали по нему.

— Почему ты не сидишь на подоконнике, как обычно делал, Ское? — тихо спросила она. Мальчик ходил по комнате, меряя шагами ее диагональ.

— Потому что хожу по комнате, Ника, — в тон ей ответил Ское, удивленно взглянув на девочку. Что с ней сегодня? Какая-то отстраненная, задумчивая. Ника продолжала смотреть в окно на капли, сбегающие вниз, и дрожащую шторку.

— А я не сижу на подоконнике, потому что сижу на диване, — нетерпеливо вставил Вадим. — Кажется, с этим разобрались. Ника, тебе Ское вопрос задал. Минуты две назад, может быть, помнишь?

Ника опустила глаза на разбросанные перед ней страницы сценария.

— Ничего, — сказала девочка.

— Что «ничего»? — не понял Вадим.

— Ничего не слышу.

Ское подошел к окну, и когда Ника снова подняла глаза на привычные ей сегодня капли, она вместо капель увидела его. Шторка колыхалась возле самого его уха, напевая, должно быть, тихую мелодию ветра.

— Совсем ничего? — спросил он.

— Совсем.

— Хорошо, — задумчиво проговорил Ское.

— Что хорошего-то? — удивился Вадим. — Композитор должен слышать музыку, а не «ничего».

— Иногда лучше слышать «ничего», — непонятно ответил Ское. Он отвернулся к окну. Внизу пузырились лужи. Серое небо размахивало своим дождем направо и налево. — Бывает, что музыка говорит о многом, — сказал он, повернувшись к Нике. Он посмотрел ей в глаза так, что она поняла, какую музыку он имеет в виду. Ее музыку. На качелях. — Но иногда тишина выразительнее музыки, — Ское снова отвернулся к окну: к тучам, лужам и веткам. — Завтра снимаем. Вадим, ты готов?

— Камеру включать умею. Этого же хватит? — иронизировал тот.

— Нет, не хватит, — серьезно проговорил Ское и, усмехнувшись, добавил: — Еще надо уметь выключать.

— А мне зачем идти? — спросила Ника. — Я ведь все равно опять просижу в каком-нибудь углу, чтобы не попасть в кадр.

— Тебе тоже нужно быть, — сказал Ское.

— Но зачем?