Продавец счастья: магия кинематографа, или Новые приключения Ское

— Она убежала в лес в слезах, ты пошел за ней. А потом решил вдруг бросить все и уйти. Что у вас произошло?

— Включай видео. Загрузилось.

— Не уходи от ответа.

— Ника не убегала в слезах. У нее просто заболели глаза.

— Ага. А ты ушел, потому что из тебя никудышный офтальмолог?

— Я говорил тебе, почему ушел. Так было лучше для фильма.

— Не верю.

— Сейчас посмотрим. Без меня Ника сыграла лучше, я уверен.

— Почему?

Ское нажал «воспроизведение». Началась карусель из лиц, среди которых мелькало Никино растерянное лицо.

71

Ника включила радио. Выполнила основной шаг танго. Комната уложилась в три шага. По радио передавали не подходящую для танго песню Димы Билана. Но Ника думала, что настоящий танцор сможет танцевать под что угодно. Хоть под отбойный молоток.

Черная юбка колыхнулась при резком развороте, нога носком уперлась в пол. Дима Билан замолк, уступив место говорливому ведущему. Ника села на кровать. День стоял ясный, и через кружевной тюль падал кружевной свет.

«Черно-белое танго. Разве так бывает?» — подумала Ника. Она встала с кровати, открыла ящик стола, достала оттуда несколько черно-белых фотографий. Бабушка с дедушкой. Бабушка — серьезная полная женщина, в руках луковица. Дедушка улыбается. Они же были цветные раньше — бабушка с дедушкой. Когда были живы. Ника пролистала фотографии одну за другой. Аккуратно положила в ящик и задвинула его.

В окно ударился камешек. И почти сразу же — еще один. Ника подошла, отдернула сверкающий на солнце тюль, махнула рукой.

Через несколько минут она вышла во двор. Вадим ждал, сидя на качелях. Под ним они замерли и не скрипели.

— Привет, — Ника подошла.

Вадим встал, поцеловал ее в щеку.

— Привет.

Вышли через арку из Никиного двора и направились вниз по улице. Длинные тени деревьев указывали им путь.

— Почему фотографии называются черно-белыми? Там же есть еще серый цвет, — задумчиво проговорила Ника.

— Что? — переспросил Вадим. — При чем тут черно-белые фотографии?

— Да просто.

— А как бы ты их назвала — черно-бело-серые?

Ника промолчала. Прошли мимо желтоватого четырехэтажного здания, покрытого трещинами, — их школы.

— Ское одобрил съемку? — спросила Ника.

— Да, — ответил Вадим. — Сейчас просматривали с ним. Получилось нормально.

— Что он сказал?

— Ничего не сказал.

— Совсем ничего?

Вадим посмотрел на Никин профиль. Она глядела себе под ноги, щеки стали румяными. Отдельные, наполовину каштановые, наполовину рыжие, волоски, поднятые ветром, тихо парили рядом с лицом в воздухе.

— Сама у него спроси, если так интересно, — буркнул он.

— Я у тебя спрашиваю.

— Я же тебе уже сказал! Нормально получилось.

— Что-то не так?

— Так.

Ребята надолго замолчали. Дошли до памятника «Первая палатка», сели на скамейку. Ника по привычке взглянула на небо; в последнее время стала так делать — сравнивать безоблачное небо с облачным, розовое с синим, грозовое со спокойным. Небо никогда не повторялось.

— Ты как Ское, — недовольно сказал на это Вадим.

— Это плохо? — посмотрела на него Ника. Глаза у нее голубые — как будто небо отпечаталось в них.

— Нет. Не плохо, — буркнул мальчик и тоже посмотрел вверх. Синий фон, белые загогулины на нем. — Просто не понимаю, что вы там увидели.

— Красиво.

— Вы все такие возвышенные, а я приземленный, да?!

— Да что с тобой такое?

— Ничего со мной такое.

Вадим отвернулся и смотрел теперь на киоск с мороженым. Все осмысленней, чем пялиться в небо. Возле киоска прогуливалась собака, вяло помахивая хвостом. Вадим отвернулся и от собаки тоже, уперся взглядом себе под ноги.

— Я танцевала, когда ты пришел.

— Да? — отстраненно сказал Вадим.

— Да.

Помолчав, спросил:

— Покажешь?

— Нет. Это же для съемки.

— Я оператор, в любом случае увижу.

— Ты хочешь видеть, как я танцую?

— Мне без разницы.

— Правда?

— Нет.

Проехал трамвай, гремя своим металлическим красным телом о рельсы.

— Но первым увидит он. А только потом — я. Это же нормально, да? Так и должно быть, да?

— Что увидит? Кто?

— Танец. Ское.

— Не знаю.

— А я знаю. Пойдем обратно, — Вадим резко поднялся со скамейки и выжидательно посмотрел на Нику. Она тоже встала.

— Ну, пойдем, — нехотя согласилась девочка.

— Подожди.

— Что?

Вадим посмотрел на Никины веснушки, которые разлетелись по всему лицу, как мелкие рыжие птицы. В зрачках отразились два его портрета в миниатюре. Ника робко улыбнулась, посмотрев в его отчего-то неестественно большие сейчас глаза, на его губы с горчинкой. Ей захотелось, чтобы опущенные уголки его губ приподнялись хоть чуть-чуть. Она улыбнулась шире, и он поцеловал ее в эту улыбку.

— Пойдем в парк. Я станцую, — прошептала Ника.

— Нет. Это же для съемки.

— А я станцую не для съемки. Для тебя.

Лестница, ведущая вниз, в парк, крошилась, как печенье. Меж серых плит рвалась на волю зелень. Здание, в котором когда-то располагались игровые автоматы, было огорожено со всех сторон стеной из карагачей. Пахло теплой листвой. Вадим торопливо развернул к себе Нику. Запахло ее дешевыми карамельными духами. Уткнулся в ее шею губами и замер на мгновение.

— Танцевать… — чуть слышно проговорила Ника. — Я буду танцевать.

Вадим провел рукой по Никиным волосам, целуя ее лицо.