Читаем Продавец счастья: магия кинематографа, или Новые приключения Ское полностью

Продавец счастья: магия кинематографа, или Новые приключения Ское

— Ты не поймешь.

— Это еще почему? — нахмурила она брови.

— Или не поверишь.

— Расскажи, — Аня остановилась.

Ское остановился тоже, посмотрел на ее лицо. Губы капризно сжались в линию, глаза глядели настойчиво, выбившаяся русая прядка полоскалась на ветру. Ское улыбнулся.

— Что? — недоверчиво спросила Аня и торопливым движением убрала прядку за ухо.

Ское вернул прядку на место, она снова стала подпрыгивать. Наклонился и поцеловал Аню.

— Теперь я твоя девушка? — спросила она тихо, прижавшись к нему и глядя снизу вверх на его лицо. Мальчик улыбнулся краешком губ, разглядывая ее ресницы. Темные, на кончиках они желтели, становились почти прозрачными. Ское провел рукой по ее шее, ресницы опустились, прикрыв глаза.

— Ты похожа на девушку, да, — сказал он, улыбаясь.

— Да ну тебя, — Аня резко открыла глаза, оттолкнула его руку от себя, нахмурилась.

— Не обижайся.

— Хочу и обижаюсь.

— Ну, если хочешь, тогда конечно.

— Как тебя люди терпят?

— Сам не знаю, — усмехнулся Ское.

Окна домов смотрели на них во все стекла. В одном женщина в косынке натирала тряпкой раму. Над женщиной, на крыше, сидела чайка и тоже смотрела на ребят.

— Как там Ника? Научилась танцевать? — спросил Ское, переведя взгляд с чайки на Аню.

— Откуда я знаю?

— Ты же обещала ее научить.

— Во-первых, не обещала. Во-вторых, не научить, а поставить ей танец.

— Ну и как?

— Что как? Мне музыка нужна, чтобы поставить танец.

— Да, конечно… А как она танцует, ты видела?

— Нет.

— Посмотри.

— Мы можем поговорить о чем-нибудь другом? — раздраженно поинтересовалась Аня.

— Чем тебя не устраивает эта тема?

— Скучно.

— А что для тебя весело? Показать тебе фокус?

— При чем тут весело?

— А как?

— Просто должно быть интересно обоим. А не только тебе.

— А что тебе интересно?

— Ну не знаю. Расскажи о себе.

— Я тебе интересен?

— А что, не похоже?

— Я высокий блондин с кудрявыми волосами. Глаза зелено-желтые…

— Да ну тебя, Ское!

— А что ты хочешь знать?

— Про твою жизнь.

— У меня есть жизнь, и я ее живу, — рассмеялся Ское.

— Ну ты и…

— Дурак?

— Да!

— Я так и думал. Давно ты меня дураком не называла, я уже затосковал.

— Тебе нравится меня злить, да?!

— Если честно, то да, — улыбнулся мальчик. — Ты красиво злишься, а я эстет.

— Дурак.

Аня надулась, отняла руку, развернулась и быстро зашагала в обратную сторону. Ское усмехнулся, догнал девушку, взял за руку, и они пошли вместе.

74

В темноте Ника нащупала крышку пианино. Специально не стала включать свет. Белые клавиши стали серыми, черные остались черными. Мама в гостях, вернется поздно.

Черно-белая музыка. Девочка сидела над клавишами, боясь прикоснуться к ним. Полоска фонарного света пробилась через зазор между шторами и упала на пианино, проявив его черно-белую сущность еще ярче.

Ника нажала наконец клавишу, вызвав слабый сиплый звук. Отдернула руку. Боялась сделать громко. Сложно что-то сочинить, когда боишься зазвучать. Тишина темной толстой теткой склонилась над Никой. Девочка открыла верхнюю крышку пианино, засунула руку в его нутро, провела пальцами по струнам. Они глухо отозвались. Ника зацепила ногтем одну особо толстую струну. Получился звук как у огромной, перекормленной гитары. Ей понравился звук. Она добавила к этой струне еще одну, и еще. Цепляла струны в ритме танго. Что-то начало вырисовываться.

Соль — до — ми-бемоль — сыграла Ника громко, угодив последним звуком прямо в полоску света, пробившуюся сквозь шторы.

Музыка появилась. Девочка представила себе одинокого нарисованного мелом человека, скользящего по черной стене в ритме танго. А вот и она, Ника, идет навстречу ему. Протягивает ему руку — теплую, цветную руку. И нащупывает этой рукой холодный бетон. Рисунок, заполненный пустотой. Рисунок, окруженный пустотой. Но он такой же живой, как и она. Тот, которого нет, — он живой, он может танцевать! И в этом ему помогут оголенные струны старого Никиного пианино, черно-белые клавиши и пальцы, скачущие по этим клавишам. Чтобы тот, которого нет, мог танцевать свое безответное танго.

Резко загорелся свет. Ника зажмурилась.

— Ника! Совсем обалдела! — крикнула мама. Девочка повернулась, все еще щурясь. Мама стояла в дверях комнаты в пальто и с видавшей виды, растянувшейся, обтрепанной по краям сумкой в руках. — Двенадцать часов ночи!

— Мама, я повторяла уроки к музыкалке.

— Уроки? Какие уроки? Ночь на дворе! Скажи спасибо, что соседи не сбежались.

— Спасибо, — пробурчала Ника себе под нос.

— Быстро в кровать! — рявкнула мать, захлопнула крышку пианино. — И чтобы ни звука! — и вышла из комнаты, крепко закрыв за собой дверь.

Ника разделась, юркнула под одеяло, протянула руку к столу, взяла мобильник. Помедлила немного. Писать, не писать?