Продажная шкура

— Проблемы? — Спросил доктор Мемфис, любопытно наблюдая то за одним, то за другим из нас. Он больше не злился, он был заинтригован. Я не была уверена, что это к лучшему.

— Никаких проблем, — сказала я.

— Никаких проблем, — повторил Олаф.

Мы вернулись к осмотру трупа, и тот факт, что созерцание разделанного трупа беспокоило меня гораздо меньше, чем созерцание живых глаз Олафа, говорило многое как об Олафе, так и обо мне. Я не была уверена, что именно, но что-то это значило. Что-то пугающее.

Глава 15

Я ожидала, что Олаф будет более расторопным с трупом, особенно теперь, когда ему дали зеленый свет, но он не спешил. Он исследовал раны кончиками пальцев, изящно, будто боялся разбудить мужчину или причинить ему боль. Сначала я думала, что у него просто избыток уважения к мертвецу. Возможно, это было следствие работы с военными или полицией. Начинаешь волей неволей уважать своих мертвецов. Но затем я поняла, что дело вовсе не в этом.

Когда он осматривал третью рану, повторяя одно и то же движение рукой, у меня возникла догадка. Сначала он прощупывал края раны пальцами, потом вокруг раны, погружая пальцы глубже, но все еще оставался невероятно нежным. Обводя края раны повторно, он погружал два пальца глубоко в рану. Это не было плавным движением, скорее, будто он проталкивался сквозь что-то, что препятствовало скольжению, но он вновь ощупывал края.

Наконец, он погрузил два пальца в рану так глубоко, что та издала негромкий хлюпающий звук. Когда он сделал это, он закрыл глаза, прислушиваясь, будто этот звук мог ему о чем-то рассказать. Но я была уверена, что это не так. Он просто наслаждался этим звуком. Точно так же, как все мы прикрываем глаза, наслаждаясь звуками любимой мелодии. Закрываете глаза, чтобы зрение не мешало, улавливая нюансы звуков.

Когда он добрался до четвертой раны, я хотела запротестовать, но Мемфис опередил меня.

— Какова конечная цель того, что вы делаете, маршал Джеффрис? — его тон явно говорил о том, что он сомневался в наличии таковой цели.

— Каждая рана, которую я осмотрел, была сделана разными клинками. Две из низ были сделаны чем-то, у чего было кривое лезвие. Первая была нанесена более распространенным ножом.

Мемфис и я, оба уставились на Олафа, будто он говорил на другом языке. Я думаю, ни один из нас не ожидал ничего полезного от лапанья трупа. Проклятье.

— Это действительно так, — подтвердил Мемфис. Доктор смерил взглядом большого парня и, наконец, покачал головой, — Вы смогли сказать это только по ощупыванию ран пальцами?

— Да, — ответил Олаф.

— Я бы сказал, что определить это, полагаясь на то, что вы только что сделали, невозможно, но вы правы. Возможно, вы сможете помочь поймать нам этого… ублюдка, — я задалась вопросом, что он хотел сказать до того, как выбрал слово «ублюдок», или же он просто был одним из тех, кто нечасто сквернословит и нуждается в практике? Я была с радостью помогла ему попрактиковаться.

— Я распознаю клинки, — сказал Олаф своим обычным пустым голосом, хотя если у вас столь низкий голос, «пустота» приобретает немного рычащий оттенок.

— Хотите увидеть все целиком? — спросил Мемфис.

— Все целиком? — переспросил Олаф.

— Он имеет в виду, нужно ли нам осмотреть оставшуюся часть тела? — пояснила я.

Олаф только кивнул, не удостоив нас словами, с безразличным видом.

Я не была уверена, что хочу смотреть на раны ниже талии, но отказаться я не могла. Что, если я спасую и не стану смотреть, а там окажется жизненно важная улика? Какая-то метафизическая фишка, которую Олаф просто не увидит и доктор тоже, а я смогла бы рассказать, что это? Олаф был знаком с работой ножа куда более тесно, чем, надеюсь, когда-либо придётся мне. Но метафизику я знала лучше. В некотором смысле, из Эдуарда, который ощущал метафизику вполне прилично для человека, у которого к ней вообще нет способностей, и Бернардо, который, строго говоря, был парнем «что увижу, в то и выстрелю», получалась хорошая команда для осмотра трупов. И, как ни странно, но и я, и Олаф, тоже вписывались в нее. У каждого из нас были навыки, которых не было у других, и вместе мы могли разузнать больше, чем по отдельности; не менее тревожащей мыслью было признать, что это правда.

Раны тянулись вниз по телу. Я не знаю, почему меня всегда так тревожат ранения половых органов, но это так. Там не было ничего особенного, простой порез, пересекающий его пах. Это не было увечьем, преследующим целью искалечить его, просто ещё один порез. Тем не менее, мне всё ещё хотелось отвернуться. Может, все дело было в предрассудках о наготе, в которых меня воспитывали, но мне казалось неправильным на это смотреть. Вы считаете, что я должна была бы уже преодолеть эти рамки, но я пока не сумела. Сексуальные увечья, даже непреднамеренные, продолжали меня смущать.

Олаф потянулся к телу, и в течение одного ужасного момента я считала, что он тянется туда, но он переключился на осмотр раны на бедре. Он исследовал эту рану не любовно, как другие, а просто просунул в нее пальцы, будто что-то разыскивая.