Продолжение следует...

Нам так понравилось яхонтовское чтение, что через некоторое время, узнав, что Яхонтов выступает на улице Куйбышева в клубе финансово-банковских работников, мы, человек десять, поехали туда. Билетов не было. Но в зал мы всё же проникли. Пробирались тёмными узкими лестницами чёрного хода.

Заболели стихами. Приходя в читальный зал, кроме книг, нужных по программе, брали поэтические сборники.

Летом стихи читать выходили в садик. Строгого глазастого вахтёра у выхода из дома не было. Существовало доверие к читателю.

Читали Маяковского и Блока, Уткина, Светлова, Кирсанова, Асеева.

Расходились по домам — и в голове приятный поэтический ералаш:

...Где-то на Азорских островах
Девушки поют чудну́ю песню.

...Хаты слепо щурятся в закат...
...Меня знобил
______________какой-то грипп
больного полузабытья.
Должно быть, я
______________не влип ещё
в топь
_____трудной жизни
__________________без тебя.

...На Карпатах,
...На Карпатах,
Под австрийский
Свист и вой
Потерял казак папаху
Вместе с русой головой.

...Тихие гитары,
_____________стыньте, дрожа:
Синие гусары
____________под снегом лежат!

А потом, год или два спустя, читали и запоминали асеевское:

...И вот он выходит:
большой, длиннолапый,
обрызганный
ледниковым дождём,
под широкополой,
обвиснувшей шляпой,
под
вылощенным нищетою плащом.
Вокруг никого.
Лишь тюрьма за плечами.
Фонарь к фонарю.
За душой — ни гроша...
Лишь пахнет Москва
горячо калачами
да падает лошадь,
боками дыша.

На одном из литературных вечеров я познакомился с двумя «спецами». Один высокий, с «политическим зачёсом», как тогда говорили, — волосы назад. Второй — коренастый, курносый, волосы ёжиком — под бобрик. Александр Мамленов и Анатолий Белов.

Друг к другу они обращались: «Ну, мушкетёр...»

У Белова на ремешке через плечо — полевая сумка. Кожаная, тёмно-коричневая, с медным язычком. Командирская.

Они сидели в перерыве на скамеечке. Покуривали. Взрослые.

...«Сколько лет учиться?» — «Три». — «Из какого класса принимают?» — «Из седьмого». — «Документы?» — «Аттестат, заявление, комсомольская рекомендация и письмо родителей: не возражаем, мол. Напишешь письмо сам, они подпишут». — «Какие предметы в спецшколе?» — «Те же, что в восьмом — десятом классах, плюс строевая, стрелковая, уставы, химзащита, артиллерия». — «А после спецшколы?» — «Два года в училище и — лейтенанты».

Образ моей будущей жизни мне был абсолютно ясен.

Когда нас, новичков, третью батарею, построили в первый раз, перед нами выступил директор — И. С. Арцис.

Говорил о том, что ожидает нас в стенах школы. Речь закончил словами:

— Ваша батарея особая. Все вы тысяча девятьсот двадцать четвёртого года рождения. Добрая половина из вас — Владимиры. Вот у меня в руках список: Владимир Простаков, Владимир Зонов, Владимир Ронинсон, Владимир Жуков, Владимир Рычков, Владимир Смолянкин, Владимир Щеглов, Владимир Новиков, Владимир Пысин, Владимир Попов... Учитесь, старайтесь! Ваш год вас обязывает... Пройдёт время, и по вас, по делам вашего поколения будут судить о поступи дел Ильича и о выполнении его заветов. Батарея двадцать четвёртого года!

В нашем взводе директор вёл историю. Говорил — как на митинге выступал. Не объяснял, а держал речь. Экспромтом, без планов и конспектов. Спросит только вначале: «На чём мы остановились в прошлый раз?», взмахнёт темпераментно рукой — и всех уже заворожил.

Из семилетки любви к истории я не вынес. Остались в памяти даты царствований, войн, реформ, восстаний и осталось ощущение того, как скучно и нудно зубрить эти даты. Не подозревал, что историей можно заболеть так же, как и стихами.

В конце второго часа — уроки чаще всего были сдвоенными — Арцис оставлял время для свободной беседы, для вопросов и ответов. Не по программе. Мы расспрашивали его о том, что происходило в мире, просили объяснить события современные.

Шёл тридцать девятый год. Уже началась вторая мировая война. Началась в тот день, когда мы переступили порог спецшколы.

Спрашивали: что может быть дальше? как вам представляется будущее?

Запомнил ответ:

— Будущее, наверно, придётся решать вам, недаром позвали мы вас в эту школу.

Директор был штатским, но носил военную форму. Военную форму носили все преподаватели. Мужчины — френчи под ремень с портупеей, женщины — жакеты. Петлицы — артиллерийские. Без знаков различия. Знаки — «кубики» и «шпалы» — были у командиров, присланных из армии.